— Оставь воду, — в третий раз негромко сказал он, и на сей раз ослушник уже не возражал.
Рабы смотрели на Серого с ужасом. А потом у какой-то женщины вырвалось: «Серый, Серый, спаси нас, Серый!..»
По охваченному отчаянием людскому муравейнику прошла мгновенная судорога. Звеня цепями, люди качнулись к Серому, протягивая руки, из глоток рвался не то стон, не то звериный хрип…
Рыбак остался стоять неподвижно, только глаза разгорались все ярче, и окружавшим невольникам казалось: скажи он сейчас их оковам: «Падите прочь!» — и железные браслеты исчезнут, как наваждение…
Но надсмотрщики тоже не зря ели свой хлеб. Засвистели бичи, замелькали дубинки, несколько лучников наложили стрелы, и дрожащее многотелое существо, многорукое и многоногое, замерло, скорчилось, в ужасе завывая под ударами…
Серый не дрогнул, когда вокруг его плеч обвился кнут.
— Эй, почтенные! — крикнул он (охрана караванов в большинстве своем знала Западное Наречие). — Этого больше не повторится! Уймите свой гнев!..
Трепещущее и скулящее скопище невольников прильнуло к нему, точно птенцы к матери.
Несколькими словами Серый навел порядок. И всем уже казалось: что такого увидели они в этом немолодом рабе, таком же точно, как и остальные?..
Дальше караван двигался в образцовом порядке. Жадные демоны пустыни, всегда собиравшие щедрую дань со скорбных процессий, на сей раз довольствовались подачками…
Июнь, 28, предместье Хриссаады
Две недели шел караван через мертвую пустыню, где властвовали лишь песок, жара да ветер. Дорога вытягивалась серым удавом, от одного оазиса — зеленого взрыва на желтом покрывале песков — до другого. Колодцы попадались редко, и вода в них оказалась изрядно солоноватой.
По обочинам, прокаленные солнцем, щедро набросаны были черепа и кости — останки тех невольников, что так и не дошли до харадской столицы. Сперва на скелеты косились, затем привыкли…
Но потом пустыня мало-помалу зазеленела, постепенно превратившись в травянистую степь. А еще дальше, возле горизонта, засинела узкая полоска — там начинались леса. Больше стало воды; и наконец караван вышел к окраинам города.
На громадном, вытоптанном до зеркального блеска поле, обнесенном высокой колючей оградой, харадримы согнали, наверное, тысяч десять новокупленных невольников. С женщин начали сбивать цепи, мужчин пока держали закованными.
На высокий помост, откуда было видно все заполненное рабами пространство, поднимались люди в дорогих, алых с золотом одеждах. Их было пятеро — все рослые, гордые, при оружии. Вместе с ними появился и старшина надсмотрщиков, что распоряжался в этом загоне для двуногого скота.
