Папа налил мне чаю, и я, хотя и не хотел его пить, все же выпил.
– Как думаешь, там будет полиция? – поинтересовался я, сам зная ответ.
– Полагаю, что да. Мистер Таунсенд ведь был знаком с Нел? Ну и, наверное, кто-нибудь из жителей захочет прийти проститься, даже если и не был с ней знаком. Я знаю… знаю, что наша семья – особый случай, но считаю правильным, если мы проявим понимание. Ты со мной согласен?
Я промолчал.
– И ты подойдешь к Лине и скажешь, как тебе жаль, правда? Представь, как ей сейчас должно быть плохо.
Я по-прежнему молчал. Он протянул руку, чтобы потрепать меня по волосам, но я мотнул головой.
– Папа, – начал я, – ты помнишь, полиция спрашивала про воскресную ночь, где мы были и все такое?
Он кивнул, но я увидел, как он посмотрел наверх, чтобы убедиться, что мама нас не слышит.
– Ты сказал, что не заметил ничего необычного, верно? – уточнил он, и я кивнул. – Ты сказал правду.
Я не был уверен, произнес ли он это как вопрос или как утверждение.
Мне захотелось закричать: «А что, если? А что, если она сделала что-то плохое?» – чтобы папа пришел в шок от этой мысли и возмутился, как я мог даже подумать об этом.
– Мама ходила в магазин, – напомнил я.
Папа посмотрел на меня, как на недоумка.
– Да, я знаю. Она в то утро пошла купить молока. Джош… А! Вот и мама! – произнес он, глядя мне через плечо. – Так лучше, правда?
Она поменяла красную блузку на черную.
Так было лучше, но я все равно боялся того, что может произойти. Я боялся, что она что-нибудь скажет, или рассмеется во время церемонии, или еще что. Мне было не по себе от выражения ее лица. Нет, оно не выражало радость… оно было таким, как если бы она оказалась права в споре с папой, типа: «Я же говорила, что надо было ехать по шоссе А68». Как будто она оказалась в чем-то права и не могла скрыть своего торжества.
Когда мы приехали в церковь, народу собралось уже много, и мне стало легче. Я увидел мистера Таунсенда, и он, наверное, тоже меня увидел, но не подошел и ничего не сказал. Он просто стоял и смотрел по сторонам, а потом заметил, как по мосту идут Лина с тетей, и следил взглядом только за ними. Лина выглядела совсем взрослой, не похожей на себя обычную. Но все равно была красивой. Проходя мимо нас, она заметила меня и грустно улыбнулась. Я хотел подойти к ней и обнять, но мама так крепко держала меня за руку, что я не смог высвободиться.
Я напрасно переживал, что мама начнет смеяться. Когда мы вошли в церковь, она стала плакать, всхлипывая так громко, что на нас стали оборачиваться. Не знаю, было это лучше или хуже.
