— А….
— С этим еще проще. Бедная девочка была слишком предсказуема. Поэтому я изобразила полное отсутствие сил и ждала, когда она клюнет.
— Так ты её спровоцировала?!
— Можно сказать и так. Но думаю, ты в любом случае не в обиде на меня, потому как, если мне не изменяет память, мое появление прервало процесс очень близкого знакомства с ее гастрономическими изысками. Не так ли? К тому же, в отличие от дрянной кошки, я своё слово держу. Ты все еще можешь заглянуть в мою сокровищницу.
— Да неужто! – буркнул Иеремия, про себя зарекаясь когда-либо еще связываться с богами и богинями.
— Но тебе все-таки придется предложить мне руку, а то что-то сил нет даже ноги переставлять. Да не бойся ты так, наемник, я давно научилась обходиться без крови, – произнесла Хесстах и засмеялась божественным смехом.
Есть города, берущие своё начало от маленьких деревень. Некоторые же были замками, в которых жили гордые феодалы. С мерным течением времени они обрастали пригородами, в которых селились мастеровые, купцы, иноземцы и иноверцы. И то, исходное зерно, тот первый росток, из которого вырастал город, чаще всего сгнивал, меняясь на новое – из стали и стекла. С ним безвозвратно уходил дух старины, переселяясь в музеи, частные собрания или антикварные лавки. Но, иногда, городские власти оставляли эти осколки древности для придания городу колорита. Называя их музеями под открытым небом.
В Калленбурге тоже были развалины древнего замка, в котором жил основатель города – сэр Гилберт фон Каллен. За прошедшее тысячелетие, природа и войны, оставили от некогда гордого прибежища рыцарства небольшой участок стены и полуразрушенный донжон. На крыше замка в древности сидело множество каменных изваяний – горгулий. Разномастные чудища щерили в вечной ярости свои каменные пасти. Современному человеку могло показаться, что это плод дурного вкуса и извращённой фантазии какого-то полоумного, но чертовски талантливого скульптора. Иногда, особо впечатлительным казалось, что вот-вот они откроют глаза и спрыгнут с насиженных мест.
После очередной затянувшейся реставрации, оставшиеся статуи было решено снять и установить в небольшом парке, прилегающим к развалинам. И вот спустившиеся с высот древности горгульи очутились в круговороте современной жизни. Восемь статуй стали на постаментах по обе стороны от дорожки, выложенной светлой плиткой. Днём здесь гуляли туристы, ослепляющие окружающих и друг друга вспышками фотокамер. Молодые мамочки с непоседливыми и орущими детьми, да пенсионеры соблюдающие режим дня. Невозмутимые художники с переносными мольбертами, увековечивали в своих полотнах застывшие в камне гнев, ярость и, как это не странно – обречённость. Обречённость от того, что начатое когда-то ими служение, обратилось в никому не нужное прозябание.
