Встреча проходила в кают-компании. Со стороны победителей, кроме Ушакова, присутствовали контр-адмирал Пустошкин, капитан первого ранга Сенявин и некоторые другие старшие офицеры. Приглашение посылалось и турецкому адмиралу Кадыр-бею, но тот не пришел, и Ушаков догадывался почему: обиделся, что русские не пустили солдат его в освобожденный город, не дали им «поразгуляться».
Начало было несколько церемониальным. Главный комиссар Директории господин Дюбуа произнес заранее подготовленную речь, в которой поблагодарил адмирала, его офицеров, солдат и матросов, всех русских за великодушие и человечность, за то, что они не позволили учинить кровавую расправу над пленными. Его спутники при этом стояли, вытянувшись в струнку, словно чувствовали себя на приеме у самого императора. Но вот Ушаков пригласил всех к столу, из камбуза принесли кофе, и встреча сразу приняла непринужденный характер. Завязалась оживленная беседа. Больше говорили французы. Говорили о нанесенном им поражении. Восхищались умелыми действиями русского командования, героизмом русских солдат и матросов. Начальник гарнизона дивизионный генерал Шабо сказал Ушакову:
— Должен признаться, ваше превосходительство, что мы никогда не воображали себе, что сможете с одними кораблями подступить к страшным батареям Корфу и Видо. Подобная смелость едва ли была еще когда-нибудь видана.
К мнению дивизионного генерала присоединился комиссар Дюбуа:
— Да, да, вы совершили неповторимый подвиг, и отечество ваше, несомненно, воздаст вам должное.
Ушаков скромно помалкивал, думая: «Не знаете вы, господа, России. При нашей болезненной завистливости, при наших порядках может случиться, что и худого ордена не получим». От последнего курьера, доставившего адмиралтейский пакет из Петербурга, он узнал, что в Адмиралтействе вновь стали брать верх друзья Войновича и Мордвинова. А от этих господ ждать добра не приходится. Они наверняка постараются умалить величие победы при Корфу.
Когда, высказав все, что хотели, французские генералы покинули корабль, Ушаков предложил оставшимся в кают-компании офицерам еще по одной чашке кофе. Сенявин в ответ хитровато сощурил глаза:
— По случаю такой победы не кофе бы надо. Не мешало бы, Федор Федорович, пир закатить.
— Матросам есть нечего, а ты пир, — сказал Пустошкин и, обращаясь к Ушакову, продолжал: — Трудные дни наступают. Сухари кончаются, а круп уже давно нет.
— Знаю, друзья мои, знаю, — помрачнел Ушаков. — Во все концы о том пишу, да никакого пока толку. Турки нас обманывают, обворовывают, дают не то, что нужно. От наших тоже помощи не видно. Обещали транспорт с припасами прислать, а транспорта все нет… — Отхлебнув кофе, обвел взглядом товарищей и заговорил снова: — Однако Дмитрий Николаевич прав, победу следует отпраздновать. При всей скудости припасов надо устроить людям доброе угощение. Кое-что найдем в трофейных магазейнах, кое-что можно купить у местных жителей.
