Командующий турецким корпусом Абды-паша недолго пребывал в нерешительности. Когда его разведчики выяснили, что против него стоит не сам Румянцев-паша, а только сравнительно небольшой отряд из его армии, он приказал своим янычарам вместе со спаги[18] атаковать неверных, захватить их обоз, а самих либо порубить, либо потопить в реке. Самоуверенный паша даже не потрудился составить план действий и посоветоваться с подчинёнными командирами. На позиции русских войск он двинул своё войско, построив его в виде охватывающего полумесяца. Турки шли плотной толпой, размахивая ятаганами, криками воздавая хвалу Аллаху. Что до турецкой конницы, то она, зайдя за высотки, стала обходить оборонявшихся с флангов, намереваясь отрезать им пути к отступлению.
Наступавшие шли грозно и неудержимо. Но их вид не напугал русских. Едва турки приблизились на расстояние пушечного выстрела, как батареи, установленные на высотках, открыли по ним картечный огонь. На поле боя появились первые убитые и раненые. Однако турок это не остановило. Они продолжали идти вперёд, всё так же размахивая ятаганами и сотрясая воздух воинственными криками. Не остановили их и ружейные залпы, раздававшиеся из ретраншементов. Хотя ряды наступавших и заметно поредели, им удалось-таки ворваться в расположение системы укреплений и навязать русским рукопашную схватку. Янычары умели владеть ятаганами, но и русские знали цену своим штыкам. Бой шёл не на жизнь, а на смерть. Не хотела отступать ни та, ни другая сторона. Траншеи уже наполовину были заполнены трупами, а бой всё продолжался.
Репнин находился в том ретраншементе, что был поближе к высоткам и частично прикрывался артиллерийским огнём. Он не прятался от пуль, держался на виду своих воинов, подбадривая их командами. То, что творилось вокруг, напоминало ему рукопашную схватку с пруссаками в сражении при Гросс-Егерсдорфе, когда солдаты и офицеры генерала Лопухина отчаянно дрались с численно превосходящим противником. В том бою, как и сейчас, он, Репнин, тоже держал в руке обнажённую шпагу. Но тогда он мечтал поразить хотя бы одного вражеского солдата, теперь же об этом и не думал. Шпага в его руке была своего рода символом, знаменем, зовущим к победе. Теперь он понимал, что командир в баталии нужен не как воин, способный заколоть или застрелить нескольких врагов, а как руководитель и, следовательно, главный ответчик за исход баталии.
