— Ну наконец-то, Федя, ты приехал! — воскликнула мадемуазель, делая ударение в имени графа на последнем слоге. — Как долго мы с тобой не виделись! Куда же ты запропастился, мой голубоглазый козлик? Неужели всё дела и дела? И ты не помнишь больше обо мне? — Она обидчиво надула губки.
Хотя и расстались только вчера поздно вечером, но Фёдор Васильевич был на той стадии ошалелой влюблённости, когда каждый час разлуки с очаровательной француженкой для него был равен дню и когда самая отъявленная глупость и даже откровенная ложь звучат в милых устах самой искренней и мудрой правдой.
— О, Мари, моя обожаемая Мари, — выдохнул и припал к точёным обнажённым рукам. — Я, к сожалению, был очень занят. Сегодня утром мой государь поругался с лордом Уитвортом. Поэтому мне пришлось срочно сочинять угрожающую ноту английскому кабинету, и, главное, царь наконец-то с интересом выслушал мои идеи по поводу прекращения этой дурацкой войны с твоей дорогой родиной и заключения в будущем союза с первым консулом.
— Вот это новость! — воскликнула радостно Мари.
Её карие глаза засверкали.
«Как хорошо, что я не отправила ещё письмо министру», — подумала мадемуазель Бонейль и спросила вслух:
— А как Его Величество отнёсся к твоей идее Индийского похода?
Хитрая Мари делала вид, что кое-какие мысли, подбрасываемые ею с подачи лучшего дипломата своего времени Талейрана и стоящего за его плечами Наполеона тщеславному фавориту русского императора между любовными утехами и забавными каламбурами и шуточками, на которые так был охоч «сумасшедший Федька», пришли будто бы сами собой в его мудрую, слегка плешивую голову.
— У него загорелись глаза, — самодовольно рассказывал Ростопчин. — Лавры Александра Македонского уж точно не дают ему спать. Но он предупредил меня, чтобы я сейчас попридержал лошадей. Сразу раскрывать карты мы не можем, да и надо подождать, когда англичане захватят Мальту и пошлют нас с нашими притязаниями на неё к чёрту. Вот тогда я и подлезу к рассвирепевшему государю со своим проектом полного изменения внешней политики. Он у меня уже почти готов.
— Господи, какой ты умный, Федя! — воскликнула Мари и встала со стула.
Красноватые лучи уже заходившего солнца осветили её почти не скрываемую лёгкой полупрозрачной материей великолепную фигуру.
— А ты так великолепна, прямо древнегреческая красавица, — взволнованно произнёс Ростопчин.
— Ты дашь мне почитать твой проект, мой козлёночек? — спросила француженка, ласково обнимая за шею графа, который был немного ниже её ростом. — Ты же знаешь, политика и философия — моя страсть.
