— И не здесь, — продолжала Жанна, — не в этом бедном пристанище и не на своей кровати, хотя бы сколоченной из досок. Нет, мой отец умер среди самых несчастных и страдающих. Мой отец умер в Париже в Отель-Дьё.
У обеих женщин вырвался возглас изумления, походивший на крик ужаса.
Жанна, довольная эффектом, произведенным ее словами, который она постепенно и искусно подготовила своим рассказом и его окончанием, осталась неподвижной, с опущенными глазами и застывшими в одном положении руками.
Старшая дама внимательно и с пониманием смотрела на нее и, не заметив в этой скорби, казавшейся такой естественной и простой, ничего, что давало бы возможность заподозрить обман и грубое попрошайничество, снова заговорила:
— Судя по только что сказанному вами, сударыня, вы испытали много горя, и смерть вашего отца в особенности…
— О, если бы я рассказала вам свою жизнь, сударыня, то вы увидели бы, что смерть отца не может считаться одним из величайших моих несчастий.
— Как, сударыня, вы считаете потерю отца незначительным несчастием? — спросила дама, строго нахмурив брови.
— Да, сударыня, и, говоря таким образом, я не лишаю себя права считаться хорошей дочерью. Мой отец со смертью избавился от всех бед, которые преследовали его на этой земле и продолжают преследовать нашу несчастную семью. Поэтому, невзирая на горе, которое мне доставляет потеря отца, я ощущаю известную радость при мысли, что он умер и что потомок королей не должен более просить подаяния.
— Просить подаяния!
— Да! Я нисколько не стыжусь того, что говорю, так как в наших несчастьях нет вины ни моего отца, ни моей.
— А ваша мать?
— С той же откровенностью, с какою я вам сейчас сказала о своей благодарности Богу за то, что он призвал к себе моего отца, я скажу вам: я сетую на него за то, что он оставил в живых мою мать.
Обе женщины переглянулись, невольно вздрогнув при этих странных словах.
— Не будет ли нескромным, сударыня, попросить вас рассказать нам более подробно о своих несчастиях? — спросила старшая.
— Это была бы нескромность с моей стороны, так как я утомила бы ваш слух рассказом о несчастиях, которые могут встретить в вас только равнодушие.
— Я слушаю, сударыня, — отвечала величественным тоном старшая дама, на которую спутница ее немедленно взглянула, чтобы предостеречь и заставить быть осторожнее.
Действительно, г-жа де Ламотт была поражена повелительным тоном этой дамы и посмотрела на нее с удивлением.
— Я слушаю, — повторила дама более спокойно, — если вам угодно будет начать свой рассказ.
