В напряженной шахматной партии с хозяевами комнаты я не обратил внимания на еще одну вещь. Портрет размером с рекламный щит висит на противоположной стене. На нем изображена обольстительно улыбающаяся женщина с прической в стиле 30-х годов. Светлые кудри свисают до плеч, в черных глазах два маленьких огонька счастья. Эту женщину я никогда раньше не видел. Возможно она актриса или певица прошлых лет. В любом случае кто угодно, кого я точно не знаю.
Сообразив, что никто не хочет нанести мне вреда, я выхожу из номера 7.
Следующий – номер 8. Наученный горьким опытом, я не решаюсь сразу заходить внутрь, а только приоткрываю дверь. Этого оказывается достаточно. Ни мебели, ни людей, ни окон в номере не оказывается. Пустая, немая комната. И я так в нее и не захожу. Но следы все равно появляются. Сами по себе. И теперь они выходят уже ИЗ номера 8 и ведут к номеру 11.
«Необязательно заходить. Достаточно открывать двери». Я решаю проверить свою догадку и иду по следам. Я проворачиваю ручку, вновь не заходя в номер, и тут же появляются свежие отпечатки, ведущие в новом направлении.
Пока я приоткрываю указанные двери, стены коридора постепенно погружают меня в аудиокошмар. Треск. Чавканье. Улюлюканье. Скрежет. Плач. Угрозы. Сверление. Музыка. Хихиканье. Скрип. Клацанье по кнопкам. Рвота. Бульканье. Тишина. Хрип. Мольба. Звон разбитого стекла. Пение.
Наконец я дохожу до конца коридора. Я так привык к тому, что подсознание со мной играет странной болезнью, что даже не поразился такой необычной схеме путешествия по нему. Приоткрываю дверь номера 44, и новые следы не появляются. Он последний.
Я вхожу внутрь и оказываюсь в длинном туннеле. Оглядевшись по сторонам, я прихожу к выводу, что он сделан в форме огромной металлической трубы с диаметром около тридчати метров и я в ней не более чем муха, попавшая в дуло артиллерийского оружия. В конце тоннеля виден свет. Труба где-то заканчивается. И следы ведут именно туда. Пять минут ходьбы в угрожающей атмосфере молчания. Эхо множит звук моих осторожных шагов тысячью затухающих копий и заставляет чувствовать себя лишь миллионной частицей всего здания. И чем ближе я подхожу к краю трубы, тем больше ощущаю ту потерю своего «я», которую переживал ранее, попадая в комнаты дома. И звуковой вакуум, до определенного момента, словно втягивавший в себя малейшие шумы и шорохи, решает яростно выплеснуть на меня дьявольскую какофонию.
Вперед меня вырывается поток агрессивных ворон. Птицы, подхлестывая меня в спину, пчелиным роем вылетают из трубы. Я окончательно теряю над собой контроль. Мое тело идет само, сливаясь с оголтелой стаей. Здание, до этого исполнявшее роль немого больного, изрыгает из своей глотки одно живое «КАР». И я – часть этого «КАР».
