Записки переводчицы, или Петербургская фантазия | страница 104
Нырнула почти в буквальном смысле слова — поскользнулась и пересчитала спиной последние поперечины на досках (видно, о чем думаешь, то и получаешь). Потом, потирая спину, схватилась за дверную ручку (замков у него нет, говорил хозяин), дверь чуть приоткрылась и застопорилась. Кто-то подпер ее снаружи большой палкой! Это явилось приятным открытием: выходит, он все-таки надеялся вернуться. Впрочем, такое необычное признание в любви ничего не меняло — игра по чужим, очень странным правилам отменялась.
Я все равно уйду. Только как? Я стала размышлять: если через окна проходило столько света, значит, доски прибиты на живую нитку. Значит, можно выйти не через дверь, а через окно! Подсвечивая мобильником, я тщательно обследовала все ставни, демонстрируя преимущества дедукции над примитивной силой. И действительно, в одном из окон щит был не прибит, а просто прислонен к кирпичам, и я без потерь выбралась на волю — даже не порвав плаща и не сломав каблуков. Встала, отряхнулась, представила себе, как Василий возвращается полный надежд, отставляет палку и, придумывая извинительные речи, поднимается на цыпочках наверх. А там никого! Улетела монада. Не поймал! Хотя лучше было бы, чтобы поймал...
Я медленно пошла к автобусной остановке. Василий не встретился, винного магазина в окрестностях тоже не наблюдалось. По улице шагали люди, низкое небо нависло лиловым куполом. Солнце почти село, сквозь темно-синие облака напоследок поблескивал красный свет, и я вздрогнула, вспомнив глаза гиппокампа. Как, однако, неуютно вечером в городе. Скорее домой, хватит приключений!
Но мои испытания не закончились. Обиженная, продрогшая, я стояла на остановке уже полчаса, а трамвай не появлялся. Вот такой праздник я себе устроила! Все ополчилось против меня, а заварил эту кашу Василий. А может, это цыганская магия, отвод глаз? Я вспомнила историю про такси и цыганку с «подарочком»: чем-то это очень напоминало Василия с его безумным чаепитием. Предатель! Шутник!
От возмущения все закипело внутри, и тут я услышала шепот: один мужичок сказал другому, прикрывшись газетой:
— Глянь! Вот на такой женишься — и все, трындец тебе придет!
Это он о ком? Неужели обо мне? Я покосилась на отражение в рекламном щите: женщина с горящими глазами, презрительно оттопыренной губой, почему-то со скрещенными на груди, как у Наполеона, руками. Неужели это я? Не может быть!
И вдруг на другой стороне улицы я увидела большой винно-водочный магазин с неоновой рекламой над входом. Под вывеской блестела модная черная дверь с серебристой ручкой. Я могла бы поклясться, что минуту назад его не было. А может, я его не заметила? Тем не менее факт налицо: черная дыра, поглотившая Василия и Валентину, была в двух шагах.