— Ты бы хоть поинтересовался, есть ли ей где жить. Я бы с гостиницей помогла, — сказала спокойно и ушла в кухню.
Вечером была весела и без конца подшучивала над гостем — знаменитым директором знаменитого завода на Украине. Далеко за полночь, прощаясь с хозяевами, директор сказал Борису:
— Отбил бы у тебя жинку, давно собираюсь, да одно останавливает: во всех анкетах написано: «Морально устойчив». Как людей огорчить, доверие их не оправдать?
— Рискнул бы, — опередила Бориса Полина, — а по дороге позабыли бы, кто украл, а кто украден, так ведь в песне поется.
— …и одна попона пыли на коне и конокраде, — подхватил тенорком гость, — только вот беда, что рабочая я лошадка. И головы от борозды поднять некогда, да еще с таким погонычем, как ты.
Полина ушла с ним на площадку лифта дожидаться, вернулась нескоро, и Борис слышал из кухни, как ходила по комнатам, напевая тихонько: «Позабыла все, что было и не видит в том потери…»
День был «особый», один из тех двух, что установлены негласным расписанием, да к тому же в шутке гостя что-то заело, — Борис не раз перехватывал его ласково-одобрительный взгляд, каким окидывал Полину, когда вставала из-за стола, чтобы принести очередное угощение. Мужской взгляд, опасный. Полина принарядилась: какое-то незнакомое платье серого лоснящегося шелка, плотно облегающее все, что положено облегать.
«Все-таки критика подействовала, учительские костюмы отступают», — отметил Борис.
Он был очень удивлен, когда, войдя в свой кабинет, увидел темное пятно над письменным столом. Там висел Полинин портрет. «И когда успела снять? Неужели еще днем? Постель на тахте не постелена. В этом тоже дурной знак. Придется полночи выяснять отношения. Успокаивать, замаливать грехи. А ничего, даже интересно, не так привычно», — решил лихо и даже с некоторым весельем. Толкнул дверь ее комнаты. Закрыта. Это уже было слишком, перебор. Ленька же услышит.
— Открой, — сказал шепотом, — что за глупости!
Молчание.
— Открой! — потребовал громко. И сразу шаги, видно, тоже насчет Леньки сообразила.
Стояла на пороге в дурацком халате, которого терпеть не мог за мышиный больничный цвет, лицо жирное от крема, волосы дыбятся над тряпкой-повязкой. Не очень аппетитный вид; последнее время себе такого не позволяла.
— В чем дело? — спросил сварливо. — Что ты себе в голову ерунду всякую вбиваешь? Ей-богу, приехал товарищ, Витька Купцов, да ты его знаешь, он на автоматике учился.
Расхаживал по комнате, трогал безделушки всякие, книги.
