– Два часа назад… резкое ухудшение… кровоизлияние в мозг… врачи делали что могли… Я и Светлане звонила, но у нее тоже вне доступа.
Кровоизлияние, кровоизлияние, кровоизлияние – страшно, как зацикленная пластинка, стучало у меня в голове. Как же хрупка и несовершенна человеческая жизнь, способная, как полет бабочки, оборваться в любую секунду. И почему мы начинаем ее по-настоящему ценить только тогда, когда все уже кончено…
Осип Валерьянович снял свою шерстяную кепочку и тяжело вздохнул. Мы не успели.
– Она уже в морге, – тихо сказала медсестра. – Документы будут готовы завтра.
– Завтра, – автоматически повторил я и, посмотрев на нее, беспомощно спросил: – А что теперь делать?
– Больше ничего. Идите домой.
– Степа, мне очень жаль, – тихо проговорил Осип Валерьянович.
Я медленно поднялся на негнущихся ногах. Силы покинули меня, словно в мгновение ока я постарел на много десятков лет.
– Я подожду в машине, – сказал Осип Валерьянович и неторопливо пошел по коридору назад. Я смотрел ему вслед.
– Соболезную, – произнесла медсестра.
– Да, – тупо ответил я.
– Вас проводить?
– Спасибо. Дойду.
Но на улицу идти не хотелось. Даже Осип Валерьянович, силы которого не пригодились, вылетел у меня из головы.
Найдя в недрах коридоров пустую курилку, я закрыл за собой стеклянную дверь. Тело била дрожь.
Грузно, тяжело, со всей силы накатило ощущение бесконечного одиночества и тоски. «Это же мама!» – хотелось заорать во все горло.
Как сказать Свете? Как теперь изменится наша жизнь? У мамы была небольшая квартира в доме девятнадцатого века, в которой они жили вместе с сестрой, и пока она училась, за жилье платила мама. Теперь у девушки не хватит средств выделять на коммуналку из стипендии. Значит, мне придется помогать. Я теперь вообще остался единственным для нее защитником.
Да и волокита с правами на квартиру предстояла еще та, хоть мне и было известно, что мама предусмотрительно оставила завещание. От в одночасье навалившихся проблем хотелось выть и хвататься за голову.
Я машинально вытащил сигарету.
Совершенно неожиданно зазвонил старенький дисковый телефон, стоявший на подоконнике. Я тупо смотрел на дребезжащий пластиковый аппарат, осознавая, что торчащие из его корпуса огрызки проводов намекают на тот факт, что звонить и работать он не должен. На расстоянии оживить неработающий кусок пластика мог только один маг, которого я знал.
– Мои соболезнования, Степан, – сказал Геннадий Петрович.
– Не успели, – чувствуя подкативший к горлу ком, с запинкой сказал я. – Ее ведь можно было спасти. Если бы вы не тянули с поисками хулигана, если бы эта чертова ведьма сдала нам его логово сразу…
