4. Посол согласен, что для того, чтобы добиться перелома в отношениях, необходимо, чтобы результат наших бесед не оставался ни для кого тайной и чтобы можно было бы выступить с совместным коммюнике в печати. Я набросал проект такого коммюнике, не выходя за рамки того, что предлагал или намечал посол. Правда, о консультации он говорил в какой-то перспективе, а я этот момент в коммюнике приблизил. Вспоминая, что посол несколько раз употреблял термин «района, интересующего оба государства», я и ограничиваю консультацию вопросами определенного района. Я спрашиваю посла, соответствует ли набросок тому, что его правительство нам предлагает.
Ознакомившись с текстом коммюнике, Гжибовский сказал, что он, конечно, передаст его своему правительству, но что он может теперь уже в качестве первой реакции сигнализировать некоторые его личные соображения. Вряд ли стоит во вступительной части говорить о нынешней международной конъюнктуре и указывать, какие внешние моменты повлияли на наше решение. Это, мол, наше частное дело. Он должен сделать оговорку также относительно третьего пункта — о консультации, хотя признает, что он об этом со мною говорил. Ему казалось бы правильным расширить четвертый пункт, отметив отношение к разным текущим вопросам.
Я ответил, что буду ждать окончательного ответа польского правительства по всему тексту. [...].
Литвинов
АВП СССР, ф. 0122, оп. 22, п. 180 аа, д. 5, л. 70—71. Печат. по сб.: СССР в борьбе за мир... С. 69—70.
49. Письмо полномочного представителя СССР во Франции Я. 3. Сурица народному комиссару иностранных дел СССР M. M. Литвинову
11 ноября 1938 г.
Со времени отправки моего последнего письма прошло порядочно времени, и тем не менее я и сейчас затруднился бы ответить на вопрос, который я поставил в заключительной части своего прошлого письма, а именно: каковы пути и перспективы французской политики после Мюнхена. Затрудняюсь не только потому, что недостаточно информирован и осведомлен о планах французского правительства, но и потому, что уверен (об этом я слышу и со всех сторон), что такого законченного, конкретного, продуманного плана вообще не существует. Я не говорю о «намерениях» или тенденциях, таковые в достаточной степени выявились и нашли свое достаточно яркое выражение как в речах, которые Даладье и Бонне произнесли в Марселе, так и в повседневной практике дипломатических взаимоотношений. Марсельские речи были призывом во что бы то ни стало договориться с Германией и Италией. Больше того, они сигнализировали готовность во имя такого соглашения пожертвовать всей старой системой договоров и пактов и замкнуться в рамки «узконациональных» интересов. Эти заявления не оставляли места сомнению, что Даладье и Бонне неостановятся и перед денонсированием франко-советского пакта, если в это требование упрутся переговоры и если такой ценой можно будет купить соглашение с Гитлером. Эти «тенденции» сопровождались и подпирались и практиковавшейся за последнее время политикой «менажирования» {{*Mйnager
