Я что-то услышал, и моё сердце забилось быстрее. Теперь я был возбуждён, и когда, наконец, увидел его, медленно спускающегося по ступенькам, я затаил дыхание. Он держал в руке мою карточку. Он был высоким стариком, необычайно худым, с кожей цвета старой слоновой кости; его густые волосы были белыми, но кустистые брови оставались тёмными; эти брови заставляли его большие глаза светиться ещё более мрачным огнём. Было удивительно, что в его возрасте эти тёмные глаза всё ещё сохраняли свой блеск. Нос у него был орлиный, губы плотно сжаты. Его неулыбчивые глаза сосредоточились на мне по мере того, как он приближался, и видно было, что он холодно оценивает меня. Он был одет в чёрное, и в руке держал широкополую шляпу. В нём чувствовались уверенность и достоинство. Он был таким, каким я и желал его видеть, и как только я увидел его, я понял, как он овладевал мыслями других и завоевывал их сердца. Он был поэт до мозга костей.
Он достиг патио и направился ко мне. У него воистину были глаза орла. Момент показался мне тревожным, ибо вот он стоял, наследник великих испанских поэтов, великолепного Херреры, ностальгического и трогательного Фра Луиса, мистика Хуана де ла Круза, а также невразумительного и тёмного Гонгора. Он был последним в этой длинной линии и он следовал им не зря. Внезапно в моём сердце зазвучала прелестная и нежная песня, которая была написана на самое известное стихотворение дона Калисто.
Я был сконфужен. К счастью, я приготовил заранее фразу, которой я намеревался приветствовать его.
- Это удивительная честь, Маэстро, для такого иностранца, как я, познакомиться со столь великим поэтом.
Искра изумления проскочила в его пронзающих глазах и улыбка на минуту скруглила линию его жёстких губ.
- Сеньор, я не поэт, я торговец щетиной. Вы ошиблись, дон Калисто живёт в следующем доме.
Я зашёл не в тот дом.
Моя жена очень непунктуальная женщина, так что когда, пригласив её на обед к Клариджу, я пришёл туда на десять минут позже и не обнаружил её, я не удивился. Я заказал коктейль. Сезон был в разгаре, и в холе было едва ли два-три свободных столика. Некоторые пили кофе после раннего обеда, другие, как и я сам, поигрывали с сухим мартини; женщины в своих летних платьях выглядели весёлыми и очаровательными, а мужчины – беззаботными, но ни одно из этих лиц не показалось мне достаточно интересным, чтобы занять четверть часа, которую я намеревался ждать. Они были изящными и приятными на вид, хорошо одетыми и вели себя непринуждённо, но все они были сделаны по одному шаблону, и я следил за ними скорее с терпением, а не с любопытством. Но было уже два часа, и я почувствовал голод.
