Поехали дальше.
Асфальтированное шоссе быстро-быстро помчалось навстречу. Деревья, кустарники, трава на обочине стремглав понеслись назад. Замелькали телеграфные столбы.
Федос сперва считал их, потом сбился со счета, высунул в окно руку и принялся ловить упругую струю встречного ветра.
За поворотом лента дороги поползла в гору. Мотор загудел натужно, тяжело. На обочине Федос увидел грузовик, стоявший с полным кузовом камня. Возле грузовика стоял с поднятой рукой шофер.
Марыля сбавила газ, остановилась.
— Что у тебя, Павулин?
— Полуось заднего моста полетела.
— Плохи твои дела.
— Загораю.
— Что это ты тут с утра пораньше с камнем?
— Так… одному человеку помогал…
— Халтурил, значит, и машину угробил.
— Черти ее не возьмут. Заменю полуось, и забегает, как курица.
— Сам ты курица. В колхозе уборка, каждая минута дорога, а ты тут левачишь! Все только о себе! У-у, хапуга несчастный!
— Ты мне мораль не читай. Лучше техпомощь вызови.
— Была бы я на месте председателя, я бы тебе такую техпомощь оказала!
— Не болтай, езжай поскорее. Да захвати моего пассажира.
Федос только сейчас увидел какого-то маленького человека со сморщенным лицом. Человек этот сидел на обочине, на пыльной траве. Без шапки, взлохмаченный, грязный. Без пиджака.
— Слышь, прихвати, — повторил Павулин.
— Этого? Комаровского? Ни за что!
— Не дури. Свой кореш, подвезти надо. Его вчера обидели.
— Ты не знаешь, что этот «свой» вчера возле клуба выделывал… Ему пятнадцать километров присудили. Так ему и надо! Пускай пешочком теперь добирается, ножками поработает!
— Молчи ты, активистка! — послышалось с обочины. Федос увидел, как перекосилось от злобы лицо Комаровского. — Я еще до тебя доберусь!
— Не пугай, мы не из пугливых. Смотри, чтоб в другой раз туда не отвезли, откуда ни один дружок не воротит.
— Ну, ладно… — Адам поднялся, схватил булыжник и, нетвердо ступая, зашагал к бензовозу.
— Марылечка, смотри! — побледнел Федос.
Она не успела ответить.
— Адам! Ты что! Стой, говорят! — Павулин бросился наперерез Комаровскому и выхватил у него камень.
Тот посмотрел на Марылю маленькими мутными глазами и проговорил злобно:
— Ты, ты… Как тебя… не попадайся мне больше на глаза. И брату своему, гармонисту, передай: пусть не очень-то в клубе командует. А то я ему враз музыку испорчу.
Последние слова Комаровского долетели уже сквозь шум мотора. «ЗИЛ» рванул с места, выехал на асфальт и помчался по шоссе.
— Страшный Адам этот, правда, Марылечка? — Федос пододвинулся поближе к сестре.
