Она была в синем комбинезоне, на голове — белая косынка.
— Ну что, Федос, не узнал? — усмехнулась сестра. — А я тебе что-то привезла.
Марыля спустилась на землю, достала из кабины целлофановый мешочек.
— Орешки! — закричал Федос и запрыгал на одной ноге.
— Да. Это меня шоферы угостили. Держи.
— Ой, Марылечка, спасибо!
И он принялся орудовать гаечным ключом.
— Федос, поедем со мной! — сказала Марыля, ласково глядя на брата, с удовольствием уплетающего ядреные орехи.
— Нет, Марылечка, сегодня я уж здесь, с Миколой, останусь. А завтра утром попрошу тетю Настю, чтобы с тобой отпустила. На весь день.
Вечером, когда на мотоцикле возвращались домой, Федос увидел у колодца Лену. Она тоже его заметила и… помахала рукой.
«Она совсем и не сердится! — обрадовался Федос. — И Сергей, наверно, тоже отошел. Не поеду я завтра никуда. Лучше с ними поиграю», — подумал он.
На следующий день Федос встал поздно. Откровенно говоря, проснулся он рано. Но притаился и лежал, не двигаясь, чтобы не попасться на глаза Марыле. Когда же за ней захлопнулась дверь и велосипедные шины прошелестели за окном, Федос мгновенно отшвырнул в сторону одеяло и вскочил.
Дядя Петрусь брился перед настенным зеркалом: собирался в районный центр. В зеркале, кроме дядиного лица, видно было окно, угол двери и кур, гулявших во дворе. А вот появился и петух. Нет, не петух — король! Огненно-рыжий, словно весь в золоте червонном, с алым гребешком, похожим на корону.
Федос наскоро позавтракал.
— Я пошел, — сказал дядя Петрусь, — не забудь кур покормить.
Накрошить крошек — это пустяк, всего одна минута. Снять зеркало со стены и поставить его посреди двора — тоже дело нехитрое.
— Цып-цып-цып! — весело заговорил Федос, и хлебные крошки посыпались на землю перед зеркалом.
Петух первым подбежал, тюкнул клювом, проглотил крошку и, высоко задрав голову, принялся громко созывать кур.
Настроение у него, судя по всему, было хорошее. Но вдруг он увидел в зеркале какого-то второго петуха. Этот второй петух точно так же, как он сам, кукарекал, отставив немного в сторону правую ногу. Тоже созывал кур. Да как же он посмел, этот чужой петух, этот пришелец, звать кур, которые не имели к нему никакого отношения! Нет, это уж слишком!
Петух заволновался, угрожающе наклонил голову, вытянул шею. Перья на шее встали дыбом.
Но второй петух, тот, что в зеркале, ничуть не испугался. Он тоже нахохлился.
Словно камешком щелкнуло по стеклу — так сильно клюнул петух в свое отражение. И грянул бой!
