— У смерти вкус сухого песка, — прошептал он по-абазгски и поднялся, порываясь куда-то бежать.
Теперь Богумил стал успокаивать товарища, хотя сам был не в лучшем состоянии. Жизнь по капле оставляла измученные тела узников.
Но вот в затухающем сознании Богумила возникла странная картина: подземелье осветилось багровым светом, на фоне его появилась гигантская фигура человека. Богумил приподнялся на локтях и безумным взглядом смотрел на вошедшего. Свет больно резал глаза.
— Я думал, что крысы давно обглодали твои кости. Вставай!
Как ни был слаб Богумил, он нашел в себе силы подняться.
— Выходи, если хочешь жить, — сказал гигант.
Богумил сделал несколько шатких шагов. Потом вернулся к Гуде. Нечеловеческим напряжением сил ему удалось поднять его.
— Брось эту падаль! — сказал ипаспист.
Но Богумил вынес Гуду из подземелья, и — странное дело — с каждым шагом силы его возрастали, а когда он увидел бассейн, то кинулся к нему почти бегом. Он пил большими глотками теплую стоялую воду, потом, спохватившись, стал поить Гуду. С трудом удалось ему разжать зубы Гуды и влить в его рот несколько капель воды. Один, два слабых глотка, и Гуда ожил. Он вскочил и приник к воде. Оба пили, плескали воду себе на лицо, на грудь. Двое ипаспистов с удивлением смотрели на это воскресение из мертвых.
— Они готовы выпить весь бассейн, — сказал один из ипаспистов.
— Теперь они не будут жаловаться на недостаток воды, — загадочно проговорил второй. — Пошли! — он толкнул Богумила в спину тупым концом копья.
Гуда и Богумил шли медленно, все еще не веря, что остались живы. Над ними был не каменный свод, а звездное небо, и не смрад подземелья, а теплый влажный воздух обвевал их искусанные крысами тела. Но радоваться было рано. Обоих сковали одной цепью и повели на корабль. Там они оказались прикованными к одной скамье, за одним веслом. Жадный Лонгин продал их в рабство. На рассвете корабль снялся с якоря и отправился через Понт Эвксинский к далеким берегам Кавказа. Так Богумил и Гуда стали побратимами.
Три долгих года они были скованы одной цепью. За эти годы тела их высохли, покрылись язвами, а валёк весла залоснился, отполированный руками; зато ладони гребцов стали шершавы и тверды, как копыта. Все это время побратимы не теряли надежды вырваться на свободу — только бы оказаться у родных берегов. Но много раз ходил корабль в Понт Эвксинский, был и у берегов Кавказа, а желанная свобода не приходила — ромеи крепко стерегли рабов-гребцов. И вот теперь, когда все испытания остались позади, Гуда умирал. Богумилу больно было смотреть на побратима. Он понимал, что в тот момент, когда Гуда ступил на родную землю, у него иссякли последние силы. Гуда достиг ее, и больше ему ничего не нужно было. Он отдал себя духам гор.
