Пресветлый желал меня безумно, его руки были везде: он то ласкал груди, то бёдра, то стягивал куртку, штаны, рубашку. И я знала, что надо делать, я просто рухнула в несущий меня поток: целовала в ответ, падала спиной на диван, горела под склонившимся ко мне светлым, плавилась от покрывавших лицо и шею поцелуев, под сжимающими груди пальцами. Я смотрела беспомощной ланью, прикрывая наготу, пока пресветлый стягивал балахон.
— Ну же, девочка моя, — ласково улыбался, разводя мои руки. — Позволь полюбоваться тобой, насладиться.
— Мой господин, — шептала я возбуждающие его слова, — мой господин…
И терялась в его желаниях, не могла насытится его восхищением, его согревающими ласками, его фантазиями обо мне, и почти невыносимо было не вскрикивать от восторга того, что он меня касался с такой всепоглощающей радостью.
Он улёгся сверху, и я застонала, изнывая от наслаждения, от собственного восторга и его чувственного удовольствия, выгибаясь, каждым жестом и стоном призывая проникнуть глубже. Он двинулся всего несколько раз, и меня заколотило в приступе острого удовольствия, смешанного с самодовольным восторгом пресветлого.
Дав мне отдышаться, он сел. Кожа моя будто плавилась, до ломоты в висках ярко я ощущала его жгучее возбуждение, его тревогу, предчувствие запретного, граничивший с удовольствием страх.
— Под присмотром Эсина с вами можно делать не всё. — Его пальцы недвусмысленно скользнули к ягодицам, указательный мягко забрался между них, поглаживал, надавливал. — Но, возможно, ты захочешь попробовать.
Я чувствовала, чего он хотел: изобразила лёгкую тревогу:
— Мой господин, я… я… никогда не позволяла мужчинам… — я не смогла говорить от накатившего вязкого возбуждения.
Он быстро облизнул палец, погладил настойчивее:
— А не мужчинам? Сама, например?
Румянец вспыхнул без малейшего усилия с моей стороны, скромно потупилась:
— Как вы догадались, господин? — легко сорвались с губ заветные слова, и он толкнулся пальцем внутрь.
Царапая обивку, застонала. Он желал видеть меня скромной и пугающейся, но его возбуждение, его наслаждение ситуацией сводили с ума, лишая остатков самоконтроля. С трудом закусив губу, я растворилась в его движениях, даже не заметила, как он магией притянул бутылочку. Казалось, я ослепла, оглохла и потеряла себя на миг, а в следующий он уже проникал внутрь, жадно вглядываясь в лицо.
— Ах, господин, мм, — лепетала я. — Осторожно… ох…
Ему нравились звуки, обозначавшие что-то среднее между страхом и наслаждением, нравилось, что я закусываю губу. Осторожно толкаясь бёдрами, пресветлый пробормотал, деля слова на выдохи:
