Кротиха смотрела на одежду Ванго: его шерстяную куртку, брюки со штопанными-перештопанными наколенниками. Сестры, наверное, дрались за право чинить его одежду и ставить на ней заплатки — опознавательные знаки. Святой Иоанн был священной тайной монастыря.
— Останься до завтра, — предложил Ванго. — Я подумаю о твоем парашютисте.
Над часовней зазвонил колокол, призывая к утренней молитве.
— А как твой скрипач? — спросил Ванго. — По-прежнему ничего не слышно?
Кротиха покачала головой. Ни единой новости с фронта.
Ванго поколебался, прежде чем задать следующий вопрос:
— А родители?
На этот раз Кротиха решительно отвернулась и начала отдирать сухие репьи от подола пальто. Она снова покачала головой, и тут Ванго заметил, что на каменную плиту падают капли. Он никогда не видел, как она плачет.
— Где они?
— Никто не знает.
— Но ведь наверняка можно выяснить!
— Нет.
Она сидела не шевелясь.
— Муше передал мне документы, но я их еще не смотрела.
Ванго осторожно взял из ее рук конверт и открыл его. Несколько минут он молча просматривал бумаги и фотографии.
— Здесь ничего нет о твоих родителях, — сказал он. — Он ошибся.
Кротиха вздрогнула.
— Значит, это я ошиблась. Мне надо ехать.
— Подожди.
— Я перепутала конверт. Один предназначался Сезару.
Ванго все еще просматривал документы, как вдруг его взгляд остановился на одной фотографии.
— Смотри, это же Нью-Йорк.
Это был самый центр Манхэттена, снятый сверху. Верхушки небоскребов словно выныривали из моря облаков. Ванго наклонился к открытке, чтобы разглядеть ее получше, как будто смотрел на землю из окна «Графа Цеппелина».
Он мысленно бродил по крышам этого города, который знал наизусть.
И вдруг открытка задрожала. Ванго никак не удавалось удержать ее перед глазами.
— Положи все обратно в конверт, — сказала Кротиха.
— Нет, подожди!
Она потянулась за открыткой.
— Подожди, — повторил Ванго.
Нарисованная от руки стрелка указывала на крышу Эмпайр Стейт Билдинг. Над стрелкой была пометка: «1937». Но его взгляд привлекла одна-единственная деталь.
— Что с тобой, Ванго? Посмотри на меня.
Он по-прежнему сжимал в руке открытку с зубчатыми краями.
— Ты дрожишь, Ванго.
Когда он наконец повернулся, Кротиха едва его узнала.
