— Вы француженка? — спросила старуха по-французски.
— Да, — ответила Мадемуазель.
На лице старухи появилась улыбка.
— Я выросла и работала в Париже, — объяснила Мадемуазель. — Но я очень давно там не была.
И уже очень давно она не говорила о себе таких простых и правдивых слов.
— Я не была во Франции, — ответила старая дама. — Но когда-то я хорошо знала французский. Я его не забыла. Разговариваю сама с собой по-французски.
— Замолчи, мама, — сказал мужчина, который не понимал ни слова из их разговора.
Они продолжали сидеть в тишине. Внезапно старуха быстро произнесла:
— Вам надо вернуться в Париж. Когда-то надо возвращаться домой. Мой муж умер в ссылке. Такое горе.
Чтобы не сердить сына, она поднялась, поставила заварочный чайник в раковину и пошла к двери. В этот момент зазвонил телефон.
Мужчина подал матери руку, и они вышли, прикрыв за собой дверь. Мадемуазель стояла рядом с телефоном. Когда звонок раздался в пятый раз, она сняла трубку.
— Алло!
— Алло!
Голос доносился откуда-то издалека и звучал неуверенно.
— Мама?
— Нет.
Мадемуазель растерялась. Что она могла сказать?
— Алло! — повторил голос Андрея. — Кто у телефона?
— Здесь нет твоих родителей, Андрей.
— Кто вы?
— Я няня Кости и Зои.
— А где родители?
— Твоего отца арестовали. Я не знаю за что.
На другом конце провода было тихо.
— Алло! — сказала Мадемуазель.
Может быть, связь прервалась. Но в этой тишине она вдруг почувствовала необычайный прилив смелости. И начала говорить:
— Я не знаю, Андрей, почему твоего отца арестовали, не знаю, где ты и что делаешь. Я ничего не знаю. Я не знаю тебя. Ты меня слышишь? Твои детские скрипки висят над моей кроватью. Над твоей кроватью. Я попала к вам случайно. Мне ничего не объясняют.
Она прислушалась к потрескиванью в трубке и продолжала:
— Но я хочу тебя предупредить вот о чем. Думаю, кто-то следит за каждым твоим шагом, и все, что ты делаешь там, меняет жизнь здесь. Это мне объяснил твой отец, перед тем как его увезли. Я боюсь, что твоего отца забрали из-за тебя.
В трубке по-прежнему не было слышно ни звука. Мадемуазель, наверное, говорила сама с собой на этой кухне, как старая дама, которая по вечерам читала стихи Верлена, обращаясь к пустому столу, плакату и самовару.
— Андрей, ты меня слышишь? Скажи, если да. Подумай хорошенько. Вдруг ты можешь что-то сделать, чтобы его отпустили. Ты нужен ему. Ты нужен брату и сестре. Ты нужен матери. Ты меня слышишь, Андрей?
Она по-прежнему сжимала трубку в руке.
