— Яйца.
— Сколько?
— Две дюжины.
— Пиппо ждет нас на пляже.
Но Пиппо на пляже не было. Он добрался до порта Мальфы и там привязал лодку к бакену возле прибрежных скал. Потом нырнул и доплыл до набережной. Теперь он сидел, привалившись к лачуге портовой сумасшедшей — своей жены Пины Троизи, — и слушал.
Пиппо делал это каждый раз, когда возил монахов мародерствовать. Впервые он осмелился подойти к лачуге накануне Рождества. Его жена с кем-то беседовала. Это был доктор Базилио. Она рассказывала ему, что набралась терпения и ждет мужа. Говорила о корабле, на котором вернется Пиппо. Взволнованный, он слушал, как Базилио просил ее повторить, когда и откуда прибывают корабли.
Приходя вечером к лачуге, он почти всегда заставал доктора. Пина и Базилио мало-помалу сдружились. Доктор выслушивал жену Пиппо. Он старался понять, чем она живет, что привело ее сюда. Говорил с ней о своем, рассказывал о пациентах.
Она всегда ждала его с легким ужином, аппетитные запахи щекотали ноздри Пиппо Троизи. В этот вечер он почувствовал знакомый аромат жареных кабачков — жена обычно шинковала их тонкими полосками. Пиппо сглотнул слюну. Сквозь тонкую стенку хижины до него доносилось потрескивание керосиновой лампы, похожее на хруст накрахмаленной простыни.
— Я только что вернулся с Липари, — сказал доктор.
— Я видела вас утром, вы приехали в девять двадцать семь.
— Там живет один старик, которому запрещено покидать остров. В молодости он семь лет провел на каторге. Дни его сочтены.
— Вы его лечите?
— Да. Он коммунист, уроженец Венеции. Синьор Муссолини его не жалует, поэтому и сослал сюда. Уже семь лет, как он на Липари.
— Я никогда не видела коммунистов, — сказала Пина. — Какие они?
Пиппо за стеной не смог сдержать улыбки.
— Его даже коммунистом теперь не назовешь. Он четыре года прожил в Москве и стал совсем другим. Но чтобы досадить властям, делает вид, будто его взгляды никак не изменились.
Доктор вытер рот салфеткой.
— Если он когда-нибудь вернется, ваш Пиппо, то наверняка уже другим человеком. Непохожим на прежнего.
— Я тоже стала другой, — сказала Пина. — К счастью.
Пиппо Троизи навострил уши.
— А вас это не пугает?
— Конечно, пугает. К счастью. — И тут же спросила: — А у вас разве не было страха при первых встречах с ней?
В своих беседах они иногда упоминали женщину, которую Базилио все не мог забыть. Мадемуазель.
— Знаете, я ведь всего лишь несколько раз пожал ей руку.
— Сколько дней прошло с тех пор? — спросила она.
