— Ах, баловник! — голос у нее был духмяный, как запах сушеных груш, и теплый. — Балаболка несчастный. Знаю я тебя, знаю-знаю, котяра майский.
— Верчунка-ворчунка, — проговорил он и прижал к себе захлебывающуюся в игривом негодовании и как-то сразу обмякшую спутницу. Они целовались, горячо шептали друг другу разные слова, тискались, и арматура перил, опасно дрожа, кренилась в сторону осторожно отползающей Леночки.
Она мелкими шажками, полуприсев, перебралась к дальней стене под лестничным пролетом. Все ближе и ближе к темному окну подвального продуха, все ниже и ниже, одновременно ужимаясь в плечах и сгибаясь к полу. Она опустилась на четвереньки и, уткнувшись лицом в острые грязные вентили, торчащие из отопительных труб, вдруг юркнула в подвал.
Единственное, что она успела заметить, это хищный, острый взгляд угольно-черных глаз. Словно всходами озимых, едва проклюнувшихся из-под земли, тело Леночки покрылось частым ознобом.
— Там кто-то есть! — не своим голосом завопила только что сладострастно постанывающая девушка.
Проем продуха загородила черная фигура, и Леночка, осознавая, что промедление смерти подобно, на ходу привыкая к подвальной темени, бросилась куда-то бежать.
Низкие потолки, рассеченные широкими бетонными балками, то и дело касались нависшей паутиной ее головы. Одно хорошо — Леночка невысокого росточка, худенькая и юркая, бежала разогнувшись и проскальзывая в узкие шершавые простенки, словно уж.
За спиной ее раздавалось тяжелое дыхание и грохот шагов.
Сердечко ее колотилось, дыхание перехватывало, ботиночки, не высохшие еще с вечера, то и дело цеплялись за какие-то проволочные хитросплетения. И когда Леночка, чувствуя себя загнанным волчонком, оказалась в одной из темных и душных секций в полной тишине и поняла, что наконец-то ей удалось обмануть преследователя, вдруг из этой кромешной непроглядности чья-то рука цепко схватила ее за ворот.
— Добегалась? У-у, малявка!
Она сдалась. Руки ее безвольно опустились вдоль тела, ноги тоже повисли плетьми, и вся она как-то сразу превратилась в немощную тряпичную куклу, которую волокли неизвестно куда сквозь анфилады подвальных комнат.
* * *
«Подайте, Христа ради, лю-юди до-обрые… По-да-айте, Христа ра-ади…»
Сколько Леночке пришлось простоять с протянутой рукой? Год? Больше? Меньше? До сих пор она помнит шелест снега, летящего ей на голову, взгляды прохожих, от которых саднило в груди. Было стыдно до потери пульса и страшно. Ей все время чудился постовой милиционер, спешащий в ее сторону, чтобы ухватить за шиворот и упечь в каталажку. То и дело она оглядывалась по сторонам, съеживалась, шевелила озябшими пальцами в ботиночках, проверяя, не замерзли ли ее ноги до такой степени, что она не успеет удрать в случае чего.
