Виктор перекатился на нее и навис над ее телом, продолжая двигать рукой между бедер. Влажные пальцы касались кожи, скользили ниже, пока не добрались до ануса. Усмехнулся, чувствуя, как она рефлекторно сжалась. И теперь ласкал ее там.
Анна снова прикрыла глаза, расслабилась и принимала его ласки. Улыбка ее становилась довольнее с каждым движением его пальцев, и губы раскрывались от тихих коротких стонов. Обхватила его шею руками, приподнялась к нему, крепко прижалась всем телом. Грудью, животом, сплелась ногами. Нашла своими губами его. Нежно провела по ним языком. И, резко оттолкнув от себя, быстро оказалась сверху. Влажными поцелуями двигалась вниз, рисовала языком невидимые узоры, кусала кожу.
Перемещалась вдоль него, пока не достигла губами паха и внутренней стороны бедер.
— Слушай, а у него имя есть? — спросила она с улыбкой и поцеловала толстую, мощно пульсирующую вену члена, крепко прижавшись тренированным ртом умелой шлюхи. Сходя с ума от того, что чувствовала, как сильно бьется в ее губы его кровь. И твердеет набухающий желанием член.
Крепко ухватила его у основания рукой, подняла голову, чтобы видеть лицо Виктора, захватила губами. Упирала его себе в щеку, дразнила языком, вынимала, плотно соскальзывая губами, от чего раздавался громкий звук, бьющий в уши, ласкала рукой и снова впускала его глубоко в свой рот. Не отрываясь, смотрела Заксу в глаза и приходила в экстаз от солоноватого вкуса его плоти.
Неожиданно крупно вздрогнула и отпустила. Рванулась к лицу. Дико, зло поцеловала и откинулась на подушку. Выдохнуть не успела — Виктор перекатился на нее, накрыл собой и вошел в нее быстрым скользящим движением. Меньше минуты. Меньше минуты, и он присоединился к ее экстазу, чувствуя, как все внутри колотится оргазмом. Теряя разум, вцепился в ее губы своими. И только потом понял, что видит перед собой только ее синие, будто бы осеннее небо, глаза. И больше ничего. Ничего на свете.
— Аня, — прошептал он. И поцеловал теперь уже мягко, неторопливо теплый красный рот. Она молчала, не шевелилась, равнодушно смотрела на него. Будто ее выключили. С ней это часто случалось. Почти всегда. Днем она никогда не была такой, какой бывала ночью. За три недели он успел это усвоить.
Три недели.
Оставшись у нее в тот памятный день, когда его семейная жизнь окончательно развалилась, так вышло, что он остался у нее насовсем, привычно теперь возвращаясь после работы в квартиру, купленную им для проститутки, которая тоже принадлежала ему. И жизнь оказалась сотканной из переплетения реальности и сексуального помешательства. Когда он и сам выключался — и не помнил ни прощальных слов Лизы, сообщившей ему, что он — дерьмо, а она дерьмом быть не хочет; ни того, что она убила их ребенка — а в действительности его убил он сам, почти собственными руками. Калеча мать — ребенка не щадишь. И пофигу, что Лиза едва ли понимает, что уже и сама стала дерьмом. Ни того, что ему в спину ухмылялись даже собственные подчиненные — живет со шлюхой. Все так живут — он попался.
