Сегодня они с Ильей снова пойдут гулять в лес, любоваться его весенней радостной жизнью.
****
- Мануилов в Царьграде - как собак нерезаных, - усмехнулся Добрыня, - только, сдается мне, никакой он не Мануил. Для рядового доглядчика слишком образован - по речи видно. Да что там для доглядчика - вообще слишком образован.
- Из серьезных фигур вроде бы в последнее время никто не исчезал, - заметил князь, продвигая вперед пешку. - Об этом бы мне в первую голову сообщили. Еретик из филозофов?
- Еретики пока не бегут. Их анафемствуют, но не трогают.
- Кроме того Василия, богомил который; впрочем, дело прошлое. Будь сейчас что-нибудь такое, мы бы знали. Присмотрись к этому Мануилу, Добрынюшка. Бо странно все это. И монах еще в придачу...
Добрыня хотел сказать, что уже завтра выедет, но не успел. В тереме закричали.
****
Подвески уже давно были сплетены, но они продолжали в свободное время гулять в лесу - лесу поздней весны, свежем, только что распустившемся, полном птичьих звонов и таинственных краткоживущих цветов. Они бродили по влажным звериным тропинкам, и за каждым поворотом открывалось удивительное.
Забывшая на время о своих несчастьях Алена была быстрой, веселой и любопытной, как белка. Она заглядывала всюду. Бежала, стараясь опередить широко шагавшего Илью. Он умерял шаг, когда ему казалось, что она начинала уставать, но видел, что ей нравилось так бежать: за ним и с ним рядом.
Они дарили друг другу все увиденное, то, что сейчас промелькнет и растворится навсегда в волшебной изменчивости мира, если нет рядом того, кому это можно показать и подарить навсегда. Они вместе чувствовали ту изменчивость и вместе знали: подаренное останется: он, она и чудо.
Ветка, сияющая золотом, вся пушистая в случайно пробившемся луче на фоне непроглядной лесной темноты.
- Смотри! Это тебе.
Небо, синее и высокое в окошке причудливо сплетенных ветвей.
- А это тебе!
Изогнутый ствол, шершавый и старый, корявый, бугристый, а вдоль - рожденная им веточка, стройная, вся в нежных молодых листочках.
- Это тебе!
И вдруг - освещенный солнцем бугорок, созданная природой клумба, дикие ирисы, раскрывшиеся, свежие, нежнейшие.
И два голоса - в один, звук в звук, восторженно:
- Это - тебе!
****
Возвращались тропой, аллеей, золотистой от только то распустившейся листвы. Начало лета, начало лета плыло вокруг волшебством и тайной. Илья обнимал Алену за плечи, говорил рассудительно:
- Амадео уже ходит, на палочку опирается и ходит, скоро лагерь свернем. До дозорной избы, а там - в Киев. Обвенчаемся в Софии, как положено. Своего терема пока нет, но можно снять избу, это же ничего?
