– Папа, это я, – юноша, как и Тадао, двинулся к монаху.
– Нет, нет, не подходи! Зачем, за что, кто бы вы ни были, это – жестоко!
Сита уже поняла, кто перед ними.
– О чем ты говоришь? Те же хотел меня видеть.
– Ты умер! – выкрикнул монах.
– Да, и что?
– Тебя здесь нет и не может быть! Тебя нигде больше нет!
– Ты ошибаешься, папа.
– Не называй меня так!
На берегу показалось еще одно действующее лицо. Одежда, некогда имевшая приличный вид, истрепана, хотя и не до лохмотьев, однако, страшнее всего было то, на что она была одета. Маленькие кривые ножки, словно согнувшиеся под тяжестью грузного тела. Рукава оторваны, являя миру одну мускулистую и одну худую, словно усохшую руку. Лопатки топорщатся горбом. Шеи нет, нарост головы растет сразу из плеч. Нос картошкой, перекошенный рот и два разновеликих, как и руки, глаза – маленький внизу и большой вверху, почти под самой линией рыжих волос клочьями. Довольно жуткая картина.
– Э-э-э, – выло существо.
– Ратислав? – удивленно произнес монах.
– Ратислав? – Сита помнила жаждущего мирового признания их попутчика в полете на Элизию. Симпатичного молодого человека. Но он – и это существо. Неужели, одно и то же?
– Э-э-э, – существо затряслось, Сита не сразу сообразила, что оно смеется.
– Я хотел славы и, если вернусь в мир, я получу ее. Таких уродов еще поискать. Интервью, реклама, деньги, съемки в кино! Э-э-э, – существо вновь затряслось в хохоте. – Я слушал, стоял и слушал вас. Сегодня утром я проснулся таким и понял, что мое желание исполнилось! – Ратислав зашел в Океан и также двинулся к монаху.
– Не подходи! – Кельвин сделал шаг назад, рука потянулась к кнопке на устройстве.
– Папа, постой!
– Не называй меня так! – снова крикнул монах.
– Но ты – мой отец.
– Отец, но не твой! Мой сын умер, и убила его эта проклятая планета!
– Ошибаешься, отец, меня убил мир, мир, который я хотел изменить к лучшему. Но это лучшее можно сделать только чудом. Никакие законы, справедливые суды и правители не могут сделать его таким, каким он должен быть. Чудо, только чудо, но даже сил чудесной планеты оказалось недостаточно. И Элизия исполнила мое желание, как могла.
– Убив тебя.
Сита видела, как медленно, по полшага, к монаху приближался Тадао. Ратислав не отставал от него.
– Смерть – не конец, – покачал головой юноша. – Плод, находясь в утробе матери, не знает иной жизни, да и не подозревает о существовании мира вне матки, хотя кое-какие сигналы долетают до него. Но – здесь ему хорошо, комфортно, есть еда, есть вода, кислород, что еще нужно. Он зреет, достигая определенной стадии и, достигнув ее, уже не может находиться в прежнем месте. Когда приходит время рождаться, он боится, очень боится. Его куда-то тянет, по тоннелю, в конце которого – свет, и как же страшно идти на этот свет, ибо оттуда – еще никто не возвращался. Следующая стадия – земная жизнь. Да, многие жалуются заботы, проблемы, нереализованные желания, но мы не хотим покидать ее. Свет, тепло, еда, нам здесь хорошо и комфортно, другой жизни, как и другого мира мы не знаем, хотя определенные сигналы долетают до нас. Достигнув зрелости, для этого мира, мы переходим в иной. Наблюдая свет в конце тоннеля и не менее страшась. Смерть – не конец. Смерть – начало и продолжение, и как мы жили и развивались в утробе, будем жить в следующем мире. Страдая от хронических болезней, или наслаждаясь здоровьем. Я не умер, папа, я – живу, просто сейчас, пока недосягаем для вас… с мамой.
