- Если ты её заберёшь, - прорычала она, - я обязательно её отыщу – и заберу. Вы увидите, что я обязательно сделаю это!
- И посмотришь в лицо ведьмы? – рассмеялся Герланд. – И всё только ради твоей прихоти. О, бедная, потерянная душа! – его голос казался медовым, но в глазах пылали угли. – Горе заставило тебя потерять свою доброту, а шок разрушил скудное сознание, но это не имеет значение. Моя дорогая, мы сделаем всё, что сможем. Стража!
Он щёлкнул в комнату, давая сигнал войти вооружённым стражникам. Их всегда готовили отдельно, и этот отряд состоял из Сестёр Звёзд. На спине у них висели луки и колчаны со стрелами, в ножны на поясе были вложены короткие и острые мечи. Их длинные волосы были заплетены в косы до талии, словно в подтверждение долгих лет созерцания и боевой подготовки на вершине башни. Лица казались каменными, и старейшины, вопреки своей силой, тоже всегда отступали от них. Сёстры – пугающая сила, не те, с ким стоит шутить.
- Заберите дитя из рук сумасшедшей и проводите беднягу в Башню. Он посмотрел на выпрямившуюся, побледневшую вдруг мать. – Сёстры Звёзд знают, как собрать твои силы и исцелить ум, моя дорогая, и никогда не причинят тебе боль.
Охрана всегда была спокойной – и абсолютно беспощадной. У матери не осталось ни единого шанса. Спустя несколько мгновений её связали и утащили. Громкий крик эхом раздавался в тишине улиц, а после вдруг оборвался, стоило огромным деревянным вратам башни захлопнуться, запирая её внутри.
Младенец, которого передали Великому Старейшине, заплакал было, а после, казалось, всмотрелся в черты склонившегося над ним обрюзгшего лица, рассматривал все складки и подбородок. Взгляд казался торжественным, даже спокойным и немного скептическим, и Герланд не мог заставить себя отвернуться. Чёрные волосики, чёрные глаза, кожа, будто сияющий янтарь, и родинка на лбу в виде полумесяца, равно как и у матери. Обычно люди говорили, что это особенные дети. Герланду не нравились особенные – и этот ребёнок, конечно, тоже не нравился, ведь граждане Протектората могли посчитать это дитя своей надежной. Он наморщил лоб, нахмурился, надулся, но ребёнок в ответ только высунул язык.
Ну что за несносное дитя!
- Господа, - сказал он настолько церемонно, насколько только смог, - пришло время, - и именно в это мгновение ребёнку надо было оставить мокрое пятно на его одежде! Пришлось притвориться, будто бы он не чувствует этого тепла, но внутри всё кипело.
