Мой учитель Ал. Михайлов говорил: «Слово родилось из огромного желания человека вырваться из гнетущего плена немоты. Вместе с великим благом, которое оно принесло человечеству, благом общения и способности мыслить, слово открыло возможности и для лжи, источения яда. Поэзия родилась для блага, она уловила перворядное назначение слова и утвердила себя как самая изящная и синтетическая форма мышления.
Она есть верховный акт мысли. Поиски наиболее концентрированного, эмоционального и эстетически эффектного воплощения мысли — вот неумирающая традиция мировой поэзии».
Вот этот «верховный акт мысли» является главным и для Кузнецова. Вот стихотворение «Книги»:
От проницательного чтенья
Вся обнажается до дна
Литература самомненья,
Где копошится злоба дня.
Где топчут бисер свиньи быта,
На ум дерзает интеллект
И у разбитого корыта,
Как вещь в себе, сидит субъект.
Но попадаются глубины,
В которых сразу тонет взгляд,
Не достигая половины
Той бездны, где слова молчат.
И ты отводишь взгляд туманный,
Глаза не видят ничего.
И дух твой дышит бездной странной,
Где очень много своего.
Это там, «где очень много своего и „дух твой дышит бездной странной“, бьётся его живая, трепетная, беспокойная мысль, которая, нарушив молчание, рвётся в глубь веков, раскатывая мир в яйцо мифа, в чудо образа, в силу символа, где чувства упрятаны в глубинах мира, мифа и символа, достигая внутреннего союза мысли и чувства».
Есть у меня в душе одна вершина
С певучим эхом… Дремлет жизнь моя,
Но чутко отзывается и длинно
На первый луч иного бытия.
Ещё душа темна наполовину,
Но властный луч иного бытия
Заставил петь и трепетать долину,
Но этот трепет слышу только я.
Это и есть поэзия умного сердца, где мысль, рождённая чувством и движимая им, ждёт и от нас более живого отклика души, а душа, по Кузнецову, верна неведомым пределам.
Кузнецов признаётся:
«Свой первый символ я увидел воочию, и ему обязан первым воспоминанием. Мне было с небольшим два года. Помню, как долго открывал тяжёлую калитку с высоким кольцом, ту самую, перед которой недавно стоял отец.
Выйдя на улицу, увидел сырой, мглистый, с серебристой голубизной воздух. Ни улицы, ни забора, ни людей, а только этот воздушный сгусток, лишённый очертаний. Конечно, такое воспоминание не случайно. Это было то самое туманное дремлющее семя, из которого выросло ощущение единого пространства души и природы. Возможно, оттуда идёт загадка „космической туманности“ многих моих строк о мире и человеческой душе».
