То ли дьявол стоит, то ли Бог.
Поэт, как лакмус, определяет реакцию родины на слово, он, как барометр, реагирует на колебания народа и времени, но лучше жить в долгу у вечности, чем в материальном рабстве у современности, где твою землю грызут, пинают и топчут.
Узел грома и зигзаги молнии в небе поэт распутывает и выпрямляет на земле, и ему с вечностью легче разобраться, чем с повседневной стихотворной рутиной иных ретивых современных пиитов.
Поэтому Кузнецов трагически вздыхает:
Поэзия давно легендой стала,
От бесов Болдино она свершила круг
До блоковских полуроссийских вьюг.
А мы… мы растеряли все начала.
Учения убиты образцы,
Заброшена старинная работа,
Исполненная боли и полёта.
А мы… мы оборвали все концы.
Три поколенья после Блока серы,
Соперника не родилось ему.
Кто искру даст славянскому уму?
На Западе нет вещего примера,
И сами не приходим ни к чему.
Кузнецов даёт «искру славянскому уму» и приходит к высоким поэтическим образцам, достойным Пушкина и Блока.
3
Мой друг поэт Николай Дмитриев очень верно заметил: «Образы пустоты пронизывают поэзию Кузнецова насквозь. Но об опустошённости не может быть и речи, ибо от стихов веет силой… Русское ничто — и сам поэт со своими сквозными и неисчерпаемыми символами, с тревожным любованием самоцветными переливаниями славянской души, с неизбывной, казалось бы, дремотой, вдруг сменяющейся порывами неукротимой энергии».
Действительно, энергии стихам Кузнецова не занимать, стихи его полны великой, живой и целительной силы, его духовный максимализм труден для обычного восприятия, но, углубляясь в его мир, мир поэта, безусловно, великого, понимаешь, что всё неслучайно и что драматический узел кажущихся противоречий продиктован лишь истинным талантом, который выводит его на орбиту духовной жизни современной России, но не красивые слова, а открытия оживляют поэзию. В поэзии же Кузнецова звук поэтической речи высок и вечен, у него даже тени прошлого горят как свечи в ночах нынешних; где идёт открытая война света и тьмы:
Мы тёмные люди, но с чистой душою.
Мы сверху упали вечерней росою.
Мы жили во тьме при мерцающих звёздах,
Собой освежая и землю, и воздух.
А утром легчайшая смерть наступала,
Душа, как роса, в небеса улетала.
Мы все исчезали в сияющей тверди,
Где свет до рожденья и свет после смерти.
«Всё связано во Вселенной: малое и большое, близкое и далёкое, старое и новое», — говорит сам поэт, являясь летописцем этой Вселенной, даже названия книг Кузнецова являются символами этой летописи: «Гроза», «Во мне и рядом — даль», «Край света — за первым углом», «Выходя на дорогу, душа оглянулась», «Отпущу свою душу на волю», «До последнего края», «До свидания! Встретимся в тюрьме», «Пересаженные цветы», «Русский узел», «Русский зигзаг», «Золотая гора», «Ни рано, ни поздно», «Душа верна неведомым пределам», «После вечного боя», «Ожидая небесного знака».
