И Саша ни слова не говорил…
И вдруг такие — потрясшие меня — слова! А Саше — ничего… Как есть ничего, ни одного слова. Поддерживаемый под руку о. Никитою, — как обычно “водят под руки” и настоящих архиереев, — я, почти без мысли, повиновался и пошел рядом. А Саша, не получив ничего, пошел за нами вслед с о. Зоровавелем.
В особом домике, где помещалась общая трапезная, о. Никита усадил всех нас. Сюда пришел “хозяин” скита, о. Иаков, из карел, тихий, кроткий, но с постоянною улыбочкою и веселым лицом. Нам подали чаю с сухими кренделями, их называют еще “баранками”. А перед этим принесли соленых огурцов с черным хлебом. В этом и состояло все угощение. Но на “Предтече” другого лучшего и не было: нам дали все, что могли. Да и не в пище же — человек!
После угощения я, пораженный пророчеством батюшки, захотел уже подробнее и наедине поговорить о монашестве. А может быть, батюшка меня сам повел. И мы, гуляя тихо по острову, продолжили беседу.
— Батюшка! Боюсь, монашество мне трудно будет нести в миру.
— Ну, что же? Не смущайтесь. Только не унывайте никогда. Мы ведь не ангелы[9].
— Да, вам здесь в скиту хорошо; а каково в миру?
— Это — правда, правда! Вот нас никто почти и не посещает. А зимою занесет нас снегом: никого не видим. Но вы — нужны миру! — твердо и решительно докончил батюшка. — Не смущайтесь: Бог даст сил. Вы — нужны там.
Но я продолжал возражать:
— А вот один человек дал мне понять, что мне нельзя идти в монахи.
Вдруг батюшка точно даже разгневался, что так странно было для его кроткого и тихого облика, — и спросил строго:
— Кто такой? — и, не дожидаясь далее моего ответа, с ударением сказал мне очень многозначительные слова; но я их боюсь передать неточно, а приблизительно смысл был таков: “Как он смеет? Да кто он такой, чтобы говорить против воли Божией?”
И о. Никита продолжал говорить мне прочее утешительное.
Мы еще провели в скиту ночь и часть другого дня… После уехали. Батюшка прощался с нами и со мною — опять просто: точно ничего и не было сказано мне особого. И я тоже успокоился.
Прошло лет 5 после того. Отец Никита скончался. Составитель его жития, как-то узнав о предсказании его, попросил меня дать материал. Я тогда уже был иеромонахом и жил в архиерейском доме архиепископа Финляндского Сергия секретарем и “очередным”[10].
Я с радостью написал; но только скрыл, что батюшка предсказал мне об архиерействе: иеромонаху неловко было писать об этом. Еще прошло после того 9 лет, — а со времени прозорливой беседы 14, — и я, грешник, был хиротонисан во епископа в Симферополе
