Ольга села рядом, обняла, уткнулась подбородком в плечо и зафырчала на ухо, как это делают ёжики – главный знак поддержки с самого детства. Ленка смахнула слезу, рассмеялась и пофыркала сестре в ответ. Потом они пили чай, и Ленка рассказывала про свой изматывающий своей неопределенностью роман с Романом. Диктофон послушно все писал. Потом Ленка вдруг вспомнила, зачем пришла и, не закончив про себя, снова спросила про Ольгу.
– У меня некоторые знакомые спят с детьми после их рождения, а муж на диване. У вас так было?
– Я знаю, что сейчас это модно, но я вообще этого не понимаю. Дети спали с нами в одной комнате до 2 лет, но в своих кроватях. Конечно, я брала их ночью, если плакали, но никогда не давала им понять, что наша кровать – это их кровать. Я просто очень плохо сплю, когда Олега нет рядом. А рядом с ним мне хорошо и уютно. У детей есть свои кровати, и в них им тоже хорошо и уютно. – потом помолчала и добавила. – У меня тоже есть такие подруги. У некоторых муж переместился с дивана в дом к другой женщине. И я ставлю иногда себя на место такого мужчины: вот мой бы муж в моей кровати спал с ребенком, а я бы – на диван. Я бы сильно психовала и расстраивалась. Я бы все понимала, наверное, но все-таки психовала. Мужики – они ведь тоже психуют, почему-то женщины считают, что это неважно, что пройдет, что поймет. А это важно, Лен. Мужика своего надо беречь. Мужики слабее женщин. Трогательнее. Их нельзя на диван, их под бок надо.
Ольга наклонилась к мигающему красной лампочкой диктофону и громко повторила:
– Под бок! Так и запиши! – и захохотала, запрокинув назад рыжие волосы.
После долгого разговора с сестрой и ужина в теплом кругу ее семьи, Ленке стало и хорошо, и смертельно тоскливо одновременно. В голове роились мысли, и она выдергивала их по одной, но не успевала обдумать.
Сначала она думала о том, что надо позвонить Маше и сказать что-то вроде: «Маша, тебе надо найти себя. Тебе надо стать интересной самой себе». Или: «Маша, займись танцами или фитнесом». Или чем там Маша увлекалась в детстве, не могла же она ничем не увлекаться? Или есть девочки, которые с рождения хотят быть матерями и готовят себя к этому? Потом эта мысль улетела, и ей на смену пришла мысль о собственной маме. Увлекалась ли она чем-то в своей жизни? Ленка не помнила ничего такого. Только вязание, это вечные разноцветные клубки в корзине у дивана. Свитеры, шарфы и носки всем многочисленным племянникам, сестрам, и, конечно, ей, единственной дочери. Было ли в этом мамино самовыражение? Или все-таки в материнстве?
