— Ну ты можешь не верить, как не верит большинство. А я верю, что он ушел из мира. И ничего особенного в этом не вижу. Я с детства знал этот факт, как почти все сибиряки.
Григорий сидел на диване и смотрел на стол, где на черном цветастом подносе с приятным монотонным гулом закипал электрический самовар.
— Гриша, почему ты все же решил стать военным? — помолчав, спросила Долли и, откинувшись на спинку стула, ждала затянувшийся ответ.
Он молчал дольше, чем положено. Наконец заговорил медленно и сосредоточенно.
— Наш Пушкин был бесконечно предан своему отечеству. Он говорил, что далеко не восторгается всем, что видит вокруг себя, но ни за что на свете не хотел бы для себя другого отечества и другой истории предков. И Пушкин всю свою жизнь увлеченно служил своему отечеству. Вспомни, Долли, как любили свое отечество и друзья Пушкина — Жуковский, Тургенев. Оно было для них священным. Для меня оно тоже священно. И сейчас, когда в мире так неспокойно, когда есть еще безумцы, пытающиеся вспять повернуть историю, я должен охранять свое отечество. Надеть на себя шинель мне кажется самым верным. — Григорий помолчал немного и добавил: —Наверное, в выборе моей профессии имело значение и то, что я рос в военной среде. Отец — полковник. Дед и бабушка погибли в Великую Отечественную войну.
Гул самовара на столе изменился, стал мягче. Над крышкой заиграл легкий пар. Долли пригласила Григория к столу и, обратившись в сторону закрытой двери, из-за которой доносилась довольно бодрая музыка, сказала громко:
— Мамочка, иди пить чай!
Ирина Евгеньевна не заставила себя долго ждать. Музыка смолкла. Дверь открылась, и мать Долли вышла к столу.
«Ну вот сейчас начнется», — ощутил Григорий в себе беспокойство школьника.
Однако Ирина Евгеньевна сказала совсем не то, чего ожидал Григорий.
— А чай у нас, Гриша, не простой. С травкой. Да еще какая травка-то! Вы, очевидно, такой и не слышали — княженика!
Григорий улыбнулся и, к удивлению матери и дочери, сказал:
— Сам ее собирал. Редкая ягода и полезная!
— Вот так так! Где же собирали-то? —недоверчиво спросила Ирина Евгеньевна.
— В тайге. В Сибири.
— Вы, значит, сибиряк, Гриша?
— Чистокровный! — гордо заявил он.
И тут все же сказалась педагогическая профессия Ирины Евгеньевны.
— Вы молодец, что родиной гордитесь!
— А как же! Хороша Сибирь всем: и травами и особенно людьми!
— А легенду о Федоре Кузьмиче, которую вы рассказывали Долли, я знала, — сказала Ирина Евгеньевна.
