— Мне кажется, царь во всем двуличен. В нем уживаются два человека, противоположные друг другу. Поэтому ему тяжело порой, — сказала она дочерям после его ухода.
Провожая царя, Долли успела назвать ему день, когда дома не будет матери и сестры и она с утра до вечера станет ждать его.
Царь улыбнулся и в полупоклоне склонил голову.
На этот раз, когда они встретились наедине, Долли чувствовала свою полную власть над Александром.
Ей вспомнилось его последнее письмо:
По окончании маневров мне нужно уехать, потому что в Царском Селе меня ждут другие занятия. К тому же я Вас слишком люблю, чтобы таким образом привлекать к Вам все взгляды, что неминуемо случилось бы, если бы я явился здесь, где я и шагу не могу ступить без сопровождения адъютанта, ординарцев...
Он говорил в этом письме о любви. Он хотел быть с нею наедине. Что же он, император всероссийский, робеет, как мальчишка!
— А вы, Александр Павлович, в прошлом письме своем признались псе же мне и любви! Что-то вынудило вас написать то, чего нет на самом деле? Вас разве не интересует мое отношение к вам?
Александр поднялся с дивана, на котором сидел в отдалении от Долли, сделал несколько шагов к ней и остановился в своей излюбленной позе, прижав левую руку к груди и глядя сверху вниз на графиню, одетую в черное платье с красной живой розой у широкого пояса и такой же розой в черных, как смоль, волосах, сказал:
— Я знаю, Долли, что вы меня тоже любите. Я это чувствую по всему. И я счастлив вашей любовью. Когда после невероятно длительного дня я заканчиваю дела и ухожу в свою спальню, меня осеняет мысль, что сейчас произойдет что-то прекрасное, радостное. Я ложусь в постель, закрываю глаза и вижу черную головку с живой розой в волосах. Вижу не по возрасту умные глаза, не по-женски умные, моя Сивилла Флорентийская. И в глазах этих я читаю тоже любовь, может, совсем короткую, как те дни, которые осталось вам провести в Петербурге.
Он подошел еще ближе, опустился на одно колено, взял ее руки и ладонями приложил к своему лицу.
— Ну, предскажите, Сивилла Флорентийская, мое будущее?
Но он тут же отвел ее руки, встал, отошел и снова сел в отдалении на диван.
Долли еще не опомнилась от этой мгновенной, такой необычной ласки его. Сердце ее бешено колотилось и замирало. Что это: боязнь, что войдет кто-то непрошеный, поглядит, как император всероссийский стоит на коленях перед ней? Боязнь за нее, потому что он действительно любит ее?
Наконец она справилась с волнением. И, глядя поверх его головы, сказала:
