— Акулина Ерофеевна, мои планы иные. Я не намерен…
— Намерен, не намерен — пустое это. Ты про Мурку песню слыхал? Как она малину ихнюю раскрыла? Твоя-то погуще будет. С меня-то какой спрос? Ну убьешь, дак собачья жизнь мила ли?
Вот так. Совсем неожиданная задачка. Решай ее, товарищ Мэлов. Ответа всего два. Либо сегодня же ночью, когда заснет она, утомленная, подушку — на голову, либо через несколько дней — свадьба. А потом полная от жены зависимость: угождать не станешь — донесет тут же. Какой из этих ответов верный? Решай, товарищ Мэлов.
Анна не отступалась, и, как ни отнекивался Михаил, сдался все же, сделав последнюю попытку хотя бы оттянуть время:
— Может, завтра? Грибы по росе лучше собирать, а теперь уже подсушило.
Нет, он был не против похода за грибами, ему просто сегодня нездоровилось, он провалялся в постели дольше обычного, хотя сна, как всегда, не было, вот и капризничал. Анна же стояла на своем:
— Завтра, бог даст, еще пойдем. У нас сушеных совсем мало.
— Владик со школы придет, а нас нет…
— Успеем вернуться. К обеду у меня все приготовлено — не волнуйся.
— Хорошо, коль ты так настаиваешь.
Не с большим желанием пошел он в кладовую за грибными корзинами. Начались сборы, и отступила на какое-то время утомительная безжизненность безмолвных комнат.
Михаил знал, что грибов насолено много, хватит на всю зиму; что и сушеных девать уже некуда, но, попререкавшись для порядка, шел все же в лес, чтобы убить несколько часов бессмысленного времени. Он делал вид, что не замечает маленького обмана жены, понимая и принимая его благородную цель.
«А грибы кончатся, ягоды пройдут — тогда что придумает?..»
Михаил Богусловский был благодарен Анне за ее вдруг проявившуюся непоседливость и домовитую хозяйственность. Она с удивительным упорством уводила Михаила в лес то по ягоды, а затем вместе они перебирали их, варили варенье и сиропы, то за грибами, которые потом тоже обрабатывали вдвоем. Так проходил день до обеда, до прихода из школы Владика, после чего квартира оживала, ибо ни родители, ни сын не хотели показывать друг другу своей встревоженности и грусти. Для Владика это было более естественно, ибо детская душа не может долго быть в одном состоянии, и, возвращаясь из школы, обиженный иногда до слез насмешками бывших своих товарищей или подчеркнутой холодностью учителей, он вначале насильничал над собой, стараясь не причинить боли отцу и матери, а вскоре и в самом деле забывался, искренне и беспечно шутил и смеялся. Михаила даже тревожило такое беспечное состояние сына (не эгоист ли бессердечный растет?), но это не мешало ему отходить душой в эти послеобеденные часы.
