Домой Мэлов шел как клуша, окунутая в воду: нахохленный, сердитый, ненавидящий всех, распаляющий свою ненависть, особенно к Богусловским — Михаилу и Анне. Единожды мелькнувшую разумную мысль, не спустить ли на тормозах дело Богусловского, пока не поздно, он гневно отбросил как что-то гадкое. Перед его глазами вставали сцены, одна омерзительней другой.
Вот он в гостиной Левонтьевых, огромной и пустой. Ждет Анну. Унизительно долго. Затем — отказ. Как удар хлыстом:
«— Я вовсе не люблю вас. Вы мне даже неприятны».
Еще один визит. Столь же никчемный. Новый безжалостный ответ:
«— Я люблю Петю. Верность ему сохраню вечно…»
«Вечно! А Михаил позвал — пошла! В берлогах живет! Нет, не будет вам счастья! И сыну вашему тоже! «Сын предателя» — веригу эту не сбросить ему всю жизнь!»
Вот всплыл в возбужденной памяти насмешливый разговор накануне штурма Зимнего. И ненависть к Богусловскому еще более нагнеталась. Даже благородная доброта Богусловского расценивалась Мэловым сейчас по иному реестру:
«Отпустил с презрением. Не побоялся. В грош не поставил!.. Ничего, сочтемся!»
Нет, он не мог перестать преследовать Богусловского, это было сверх его силы. Тем более что, как ему казалось, в следственном деле нет уязвимости. Немалый вес имела и поддержка «подмосковного дачника», давшего «добро» на начало следствия.
«Завтра подготовлю представление об отстранении от должности и о невыезде с территории отряда…»
Шаг Мэлова стал бодрее, хмурость сошла с лица. Увы, совсем на немного. Лишь только Акулина открыла ему дверь, он понял: сейчас произойдет что-то необычное. Она, как всегда, помогла ему раздеться, подала шлепанцы. Упрекнула, что ужин перестоял. И это тоже говаривалось прежде. Но сегодня Акулина добавила:
— Не успел, бедненький, к сроку докопать ямку…
— Акулина, о чем ты?
— Эка, о чем! — лукаво глядя на Мэлова, хмыкнула Акулина. — Ладно, пошли ужинать.
Какой там ужин! Вопросы лезут в голову один за другим. Какой финт надумала крутануть?! Сына потребовать обратно? Для отца ли блага какие? Или предать? Тогда путь ей один — в Амур!
Ужин окончен. Тарелки убраны. На столе — самовар, уютно попыхивающий паром. Подала чай, едрено, до деготной черноты, заваренный, варенье облепиховое пододвинула, подождала, пока он сахар размешает и отхлебнет с наслаждением глоточек, тогда и заговорила ультимативно:
— Так я постановила. Ждать сватов от Дмитрия не стану. Бери меня в жены ты. Не больно люб ты мне, но как ласкала, так всегда буду…
