Внезапно Ванами очнулся как от удара. Он открыл глаза. Привстал с земли. Смятенные мысли мгновенно обрели ясность. Кажется, никогда еще ум его не работал так отчетливо, так здраво. Поднявшись на ноги и сверля глазами ночь, смотрел он туда, где находилось цветочное хозяйство.
— Что это со мной было? — в недоумении пробормотал он.
Он оглядывался по сторонам, словно стараясь восстановить связь с реальным миром. Посмотрел на свои руки, на шершавый ствол грушевого дерева, у которого стоял, на крошащиеся, все в дождевых потеках, стены, окружавшие монастырский сад. Сумбур в голове прошел, сверхчеловеческое напряжение иссякло. Он снова отвечал за свои действия, был благоразумен, деловит, практичен.
Но бесспорен был не только тот факт, что руки действительно были его руками, что кора на груше была шершава, а стены сада покрыты плесенью, совершенно очевидно — нечто произошло. Нечто смутное, непостижимое, доступное лишь какому-то загадочному, не имеющему названия шестому чувству, но тем не менее значительное. Воображение, унесшееся в ночь и в смятении бродившее там, вдруг замерло, трепеща, обнаружив это самое Нечто. И вернулось к нему не с пустыми руками. Да, вернулось, но за то время вокруг произошла перемена — таинственная, едва заметная. Описать это словами было невозможно. Несомненно одно — ночь больше не была безмолвной, мрак не был пустым. Где-то вдали, с трудом уловимая глазом на черной неподвижной поверхности резервуара ночи возникла странная рябь, сверкнула, просигнализировала звездам и тут же опять исчезла. И снова сомкнулась ночь. Но слышно было ни звука, ничто не шелохнулось.
Изумленный Ванами на секунду окаменел и стоял, широко раскрыв глаза, не дыша, не в силах двинуться с места. Потом потихоньку, шаг за шагом, ступая с осторожностью крадущегося леопарда, отступил туда, где тень была погуще. Беспокойство, очень похожее на страх, напало на него. Но сразу же, вслед за первым впечатлением, он вдруг усомнился в безошибочности своего восприятия — все это произошло так быстро, как во сне, и он невольно подумал — уж не сыграло ли с ним шутку собственное воображение? И тут же, то ли упование, то ли уверенность: да нет, конечно, что-то было. С этого момента в душе у него начался мучительный разлад — было, не было? Затаив дыхание, напряженно ловя малейшие звуки, он на цыпочках вернулся в сад. Подойдя к фонтану, окунул в него руки и провел ими по лбу и по глазам. Опять прислушался. Вокруг стояла непроницаемая тишина.
