Он направился к столу.
«Вот в этом и состоит трагедия человека, способного понимать чужое горе, — пробормотал Брунер про себя. — Кажется, что это твое собственное, только увеличенное в сто раз».
— Пожалуйста, не подумайте, что я свихнулся и несу невесть что, — поспешно сказал гость. — Все документы при мне.
Он снова полез в карман.
— Иногда действительно кажется, что сходишь с ума. Во всяком случае, свихнуться можно.
— Я знаю эти документы и знаю их составителей, — сказал Брунер, отстраняя бумаги рукой, и, достав из папки копирку, начал писать. Он давно набил руку в составлении подобных документов. Скоро все было готово.
— Так!
Он вынул из машинки исписанный лист, быстро пробежал его глазами и поставил свою подпись.
Да, но свою ли? Почему-то она расплылась. Может быть, к ней примешался чужой почерк? Уж не уборщицы ли Элизы? Да, но под каким документом?
Он вложил документ на белой бумаге, который должен был возвратить человека к жизни, в белый конверт и протянул другу.
Они не расставались до отхода поезда. Только третий звонок вернул их к скучной действительности.
Перед ними вновь простирался бесконечный огромный плац. Строиться, ать — два!
На другой день, едва успев прийти на работу, Мартин Брунер поднялся к начальнику отдела кадров. Начальник сидел, склонившись над делами. Через несколько мгновений он поднял голову, осторожно и несколько смущенно.
Брунер спокойно положил на стол свое заявление.
— Я принес протест, господин Шварц.
— Н-да, — начальник отдела кадров погладил подбородок, казавшийся черным по сравнению с его белой рукой.
— Н-да, должен признаться, я тоже был поражен. Ваш случай совершенно ясен. Право, вы не должны придавать такого значения этой истории.
— Раз все так ясно, прошу объяснить, за что же мне дали выговор?
Шварц передернул плечами и принялся пересчитывать листы в одной из папок:
— Восемнадцать, девятнадцать… Но ведь выговор имеет силу только в течение трех лет. Повторяю, меня самого удивило… девятнадцать, двадцать, двадцать один…
— Но мне кажется, что в таком случае вы могли бы обратиться с соответствующим протестом к юрисконсульту и добиться отмены неправильного постановления.
Нет, это уж слишком! Начальник отдела кадров подскочил в кресле и отпрянул от письменного стола, словно его укусило ядовитое насекомое. В стеклах его очков закачалось отражение оконной рамы.
— Я? А при чем здесь я? Уж не я ли повинен в том, что вы нарушаете порядок? Юрисконсульт имеет в этом деле решающий голос. Уж он-то, разумеется, знает, за что вам дан выговор. Я вообще не имею никакого отношения к этому делу, во всяком случае не я решаю его исход.
