Слушается дело о человеке | страница 17



Но Гроскопф заметил свою пропажу и тотчас вернулся за ней.

— Ага, вот где моя таблица! Я, знаете ли, играю не ради удовольствия, — пояснил он доверительно. — Но финансы, финансы…

И Гроскопф шумно вздохнул.

— Финансы!.. — повторил он и, словно придравшись к случаю, заговорил о своем плохом здоровье, о жалованье, которого решительно ни на что не хватает.

— Нет, подумайте только, — сказал он. — Наш брат надрывается с утра до вечера, а нам швыряют эти жалкие гроши, словно подачку, да еще говорят — будь доволен. Мы трудимся, как — о святой Никодим! — как… право не знаю кто. Вот у меня есть приятель, он и вполовину так не работает, а достиг бог весть чего. Катается как сыр в масле. Мне же одному приходится содержать жену и дочь. Вы знаете мою дочь, Эведору? Недурна, толкова чрезвычайно. Словом, молодчина. Прекрасная машинистка, ну и прочее там такое. Все, что полагается… И ведь вот никак не может найти подходящей работы. Все места заняты. Возиться с домашним хозяйством она не любит. Ей хочется пробиться, увидеть свет, словом, поступить куда-нибудь в контору. Право, жаль, если она займется кастрюлями. Денег в них все равно не наваришь. А они ей очень нужны. Вот и живет на отцовский карман. Да хоть был бы карман, а то просто дыра. Прошу извинения, но моей дочери необходимо место! Я всюду пытался. Безнадежно! А как это отражается на положении семьи! Что еще остается в жизни? Если уж и поесть досыта нельзя, да заложить за воротник, да еще там другое прочее — о святой Никодим! — плевать я хочу на такую жизнь! Что я, сумасшедший, что ли?..

Он постучал указательным пальцем по лбу, потер переносицу и придвинулся к своему сослуживцу.

— Вдруг вы что-нибудь услышите. Или как-нибудь там еще?

Он фамильярно подмигнул Брунеру тусклыми глазками.

— Я буду вам вечно обязан.

Мартин слегка отодвинулся от Гроскопфа.

— Вы что же, полагаете, что смысл жизни можно обрести в шницеле, в жареном гусе и в набитой мошне? Вам придется очень разочароваться. Жизнь — это…

— В философии я не разбираюсь, — перебил Брунера его заместитель. — Я верю только в то, что вижу собственными глазами. По-моему, свиная отбивная — это отбивная, а дырявый карман — гадость, и, с вашего разрешения, куда лучше иметь дело в постели с молодой бабенкой, чем с ишиасом.

Но Брунер уже не слушал своего собеседника. Он напряженно думал, как помочь сослуживцу выбраться из его тяжелого положения. Ага, придумал. Блестящая мысль! Он справится о хорошем месте для дочери Гроскопфа. Еще бы! Разве есть человек, который в силах выполнять служебные обязанности, если его терзают заботы и семейные неурядицы? И он обещал коллеге свою помощь.