Подумав, Настя запела:
– Сердце в груди бьется как птица…
От светлой песни на душе повеселело. Машина летела по дороге, а Насте казалось, что это она сама, душа её летит над дорогой, над чистыми снегами, вперед, к родному гнезду. Иваныч заулыбался, сдвинул шапку на затылок. Смеясь и подсказывая друг другу, они перепели все песни, какие знали по несколько раз, съели все пирожки, приготовленные заботливой Петровной Насте в дорогу, хлеб с салом, припасённый Иванычем.
На тракте всё чаще попадались встречные машины, груженые сани. И вот по сторонам замелькали знакомые дома. Суны. Машина затормозила на поселковой площади.
– Приехали. Так где, говоришь, твоя деревня?
Настя объяснила. Иван Иваныч махнул рукой:
– Эх, семь бед, один ответ. Сидай обратно! Крюк небольшой, довезу, а то замёрзнешь дорогой, Сергей Степаныч меня потом с кашей съест. Губа у него не дура! Ладно, ладно, не отнекивайся! Вижу, как он о тебе печется.
Настя смутилась:
– Что вы такое говорите? Он женатый человек.
Иваныч усмехнулся, но промолчал. Через полчаса машина остановилась на пригорке.
– Всё, Настёна, дальше дойдёшь. Дорога не чищена, склон скользкий, застряну, не дай бог.
Отвёл руку Насти с приготовленными деньгами.
– Прибереги гроши, самой пригодятся. А со мной, считай, песнями расплатилась.
Машина развернулась и скрылась в облаке снежной пыли, Настя остановилась на макушке пригорка. Это было то самое место, откуда много лет назад она с подружками высматривала, в чей двор свернёт телега со сватами.
Пустынники лежали в низине, как на ладони. Столбики дыма поднимались ввысь над кровлями, обещая морозы. Где-то лениво гавкала собака, протяжно замычала корова. Родные звуки, запахи, знакомые до досочки дома. Столько раз ей это снилось! В самые горькие моменты поддерживала её надежда оказаться здесь, вернуться в отчий дом. Вон, вьется над его крышей дымок, обещая тепло. Настя смахнула слезинку и поспешила вниз.
Идя по родимой улице, здоровалась с каждым домом, замечала перемены. Около избы Акулины новый забор, починены ворота, да и сама изба словно приосанилась. Настя остановилась у своего забора. Незнакомый мужик заводил лошадь в сарай, тот самый, в который запер её отец перед свадьбой. Мальчишка лет двенадцати разбирал упряжь. На крыльцо вышла баба в чунях на босу ногу.
– Котька, паршивец, сколько вас ждать?! Картошка стынет. Зови отца!
Заметила Настю:
– А тебе чего надо? Кто такая?
– Мне бы Павла Яковлевича, я дочка его, Настя.
