Я пришла к нему рано утром, платок я предусмотрительно повязала так, чтобы он не смог разглядеть моего лица. Симон в это время работал у себя на огороде. Вид его меня смутил: я увидела растрепанное существо, в глазах которого читалось безумие. Он держался напряженно, как будто бы все время ждал момента, чтобы убежать и спрятаться, наверное понимая, какое впечатление производит на людей. Я не знала, как объяснить, что я, собственно, хочу от него. Но каким-то образом он сам обо всем догадался. Он предупредил, что если я хочу убить кого-нибудь, то здесь он ничем не поможет, так как не использует свои заговоры в таких целях. Слушая его, я вдруг поняла, какое темное дело затеяла, и поспешила успокоить Симона, сказав, что никого не хочу убивать. Ведь это было против и моего собственного Закона. Я лишь хочу, чтобы кое-кто просто исчез.
Я передала ему то, что мне удалось раздобыть, а также протянула две драхмы, которые позаимствовала из отцовского кошелька. Он махнул мне, предлагая войти в дом, затем также жестом указал мне не то на стол, не то на алтарь в его халупе, куда я должна была положить сверток. После он внимательно изучил то, что находилось внутри. Я огляделась. В доме не было окон, а были лишь дверь и отверстие в конусообразном потолке. Стены лачуги были покрыты копотью. Смрад стоял невыносимый. На столе и на полу были расставлены глиняные фигурки, как я догадалась, — идолы, которым поклонялся Симон. При виде их мне сделалось совсем плохо. То, что я находилась в таком месте, моей верой признавалось за тяжкий грех. Голос Симона вывел меня из оцепенения. Он сказал, что берется помочь мне. Но дурнота все больше и больше давала о себе знать, и, пробормотав что-то о срочных делах, я поспешила выйти на воздух. В качестве оплаты за свою работу он взял только одну драхму, что меня немало удивило, так как я считала его очень корыстным.
Ни одной душе я не рассказала о том, что я предприняла. Но уже через несколько дней обнаружилось, что мое посещение Симона возымело действие. Сначала мы узнали, что Иуда перебрался от Шимона в дом Якоба и Иоанана, а вскоре и совсем исчез из города. Но все перемены были настолько неожиданны и внесли в наш круг так много волнений и переживаний, что то, что поначалу казалось мне добрым знаком, совсем скоро обратилось в свою противоположность. Уход Иуды от Шимона был настолько поспешен, что тот почувствовал себя глубоко уязвленным — чести хозяина дома было нанесено нешуточное оскорбление. Шимон поспешил обвинить во всем Якоба, и отношения их настолько испортились, что несколько дней держались на волоске от открытой вражды. Потом выяснилось, что Иуду пригласил Иоанан, по поводу чего все страшно возмущались: какое он имел право приглашать кого-либо в дом, где не был хозяином.
