Причуда состоит в том, что, налив в таз водки и накрошив туда хлеба, они с матушкой лакают эту водку по-собачьи и мычат при этом. Священник называет это «пасти скотину».
— Во всяком-то человеке скотина сидит, — добродушно объяснял он. — Надо выпустить ее иногда попастись.
По-настоящему колымчанин живет только летом. Этому предшествует традиционный весенний колымский голод. Запасы вяленой и квашеной рыбы к весне кончаются, мука кончается еще раньше. Воют голодные собаки, а люди смотрят на реку, ждут, когда она вскроется. Открытая вода несет с собой рыбу и с ней — жизнь. В изобилии летних рыбалок проходит лето, потом опять зима в каком-то анабиозе, весенний голод — и снова лето. Так проходит и угасает, чаще всего в одну из наиболее сильных голодовок, жизнь. От этой жизни не остается ровным счетом ничего, ибо рыба, пойманная человеком, съедена им же, сети, связанные им, сгнивают, или их уносит река. Остается только память на десяток лет у кучки односельчан, а потом память уходит вместе с ними.
Мне до боли жаль этих людей. Потомки тех, кто завоевал необозримый край, они появляются и исчезают подобно какой-нибудь лиственнице в гигантской сибирской тайге, никому не ведомые от рождения до смерти. Страшный взрыв, какой-нибудь метеорит, который врежется в землю, свернет ее с миллионолетней орбиты, изменит климат, изменит души людские во всем мире, — вот что может спасти колымчанина.
…Все слова, которые я записал на предыдущих страницах, — только часть жизни, неизбежная ее часть, но не вся. У жителей поселка Средне-Колымск светлые глаза, неторопливая чистота души.
Я живу в избе казака Шкулева. Год тому назад у него умерла жена, детей нет; и вот этот маленький, худой полумужчина, полумальчик по внешнему виду, с жиденькой пепельной бороденкой и чистым славянским лицом «мается одиночеством». То, что я живу у него, для него и радость и прикорм, ибо я имею муку до весны. Самое интересное во мне для него — моя новая берданка с запасом патронов. «Баское ружье!» — восхищенно говорит он.
Цель моего приезда для него непонятна и неинтересна. Я говорил с ним о розовой чайке. «Ой-то, да как не знать! Баская птичка. Тут ее нету, надо ниже, где лес кончается, плыть, и по вискам[1] да по озерам много ее живет. Мы ее не едим», — просто ответил он.
Я ему не поверил. Слишком бы было это невероятно. Снова и снова я расспрашивал его и получил в ответ описание, точно соответствующее описанию капитана Росса, и узнал новое. «Баская птичка» — чайка с розовым пером, ожерельем на шее — живет в низовьях Колымы, ниже границы леса, на озерной низменности. Окрашена так она бывает только весной, осенью окраска сильно слабеет, ожерелье исчезает. Зимовать птицы улетают на Север.
