— Быстро открывай зонтик, — говорит один.
— Что толку, — отвечает ему коллега, — он весь в дырах.
— Зачем же ты тогда взял его с собой?
— Разве ж я знал, что пойдет дождь?
* * *
В интересах экономии времени и топлива хелмские мудрецы приняли решение: всем держателям кур поить их горячей водой — чтобы они несли вареные яйца.
* * *
Приехавший в Хелм человек спросил одного из местных мудрецов, зачем они построили станцию в пяти километрах от Хелма. И мудрец ответил:
— Мы сочли удобным, если станция будет поближе к приходящим поездам.
* * *
— Жара, — объяснял один хелмский мудрец другому, — способствует расширению предметов, а холод — сжатию.
— Докажи, — не поверил другой. — Где это ты вычитал?
— За доказательствами далеко ходить не надо. Как ты ещё объяснишь, что летом дни длиннее, а зимой короче?
* * *
Опечаленная женщина обратилась в комитет мудрецов Хелма.
— О мудрейшие, — со слезами обратилась она к ним, — полгода назад мой муж пошел за хлебом, да так и не пришел. Что мне делать?
Комитет велел ей зайти на другой день. Она так и сделала.
— Мир тебе, — сказал глава комитета мудрецов. — Мы с коллегами обсудили все стороны твоего дела и решили: ты его больше не жди, пошли за хлебом кого-нибудь из детей.
Пожалуй, лучше вначале рассказать историю о «люфтменше», а потом попытаться определить, что это такое. Это классическая шутка. Вот она.
Фарфельман, «люфтменш» не из простых, встречает на оживленной нью-йоркской улице своего знакомого — Липского. С лучезарной улыбкой он кладет ему руку на плечо.
— Ну, земляк, тебе и счастье привалило! Но ты чуть не упустил его: я никак не мог дозвониться до тебя. У меня такая сделка — пальчики оближешь! И специально для тебя. Дрессированный цирковой слон! Молодой, красивый, в добром здравии. Вот такой огромный! И всего за тысячу долларов специальная цена только для тебя.
У Липского глаза вылезли из орбит. Он отпрянул от Фарфельмана.
— Что-о? Ты спятил, что ли? На кой черт мне слон?
Фарфельман улыбнулся ещё шире.
— Старина, ты, по-моему, не понял. Это редкостная вещь. Настоящий слон, живой. Да не какой-нибудь паршивый индийский, а первоклассный африканский, уши — во!
Липский чуть ли не закричал:
— Ну ты точно спятил! Ты же знаешь, я живу в трехкомнатной квартире! А ты ко мне лезешь со своим слоном!
Но Фарфельман не унимался.
— А видел бы ты его бивни! Большие, тяжелые, крепкие. Причем, заметь, из настоящей слоновой кости, не пластик какой-нибудь.
