Штурман | страница 88
Получив от себя взбучку за глупость и нетерпеливость, я решил выйти-таки за пределы двора и разведать обстановку. Я был один воин в поле, и полагаться мне приходилось только на себя. Хотя где-то здесь, в городе, должны жить родители моей матери, но они, должно быть, сейчас не старше Ксюши с Надей и вряд ли обрадуются визиту внучка, если таковой последует. Тьфу, до чего все запутано!
Поворачивая за угол дома, я почти налетел на молодую женщину с крупными светлыми локонами на голове, а-ля Марлен Дитрих, одетую в какое-то цветастое летнее платье. Женщина вздрогнула и замерла на мгновение, которого оказалось достаточно, чтобы я успел разглядеть ее красивые серые глаза и нитку бирюзовых бус на ее шее, которые ей очень шли. Но уже через секунду незнакомка, пробормотав незамысловатые извинения неизвестно за что, скользнула мимо меня и скрылась за углом, во дворе. Я пожал плечами и двинулся дальше.
Интересно, носит ли уже эта улица то славное коммунистическое имя, под которым я ее знаю? И отдан ли «Дворец пионеров» пионерам? Впрочем, я понятия не имею, был ли он когда-то им отдан или принадлежал сей организации изначально. Сколько же могло быть пионеров в нашем маленьком шахтерском городке в 1930 году? Вот так, неожиданно, стали всплывать пробелы в моем знании истории родного города. Мне стало стыдно и я перестал задумываться о всякой чуши. У меня были дела поважнее.
Внутренний голос шептал мне, что я должен проявлять максимальную осторожность и по возможности не высовываться. Я-де не могу быть уверен, что мой внешний облик и, в еще большей степени, мое поведение соответствуют принятым здесь шаблонам, а значит, возникновение неприятностей – и очень крупных! – лишь дело времени. И, хотя я тщательно, как мне казалось, готовился к визиту сюда, этот противный голос разума, почему-то говоривший с интонациями профессора Райхеля, был во многом прав. Однако я не прислушался к нему и не остановился, чтобы еще раз обдумать свои дальнейшие действия. Тогда голос с шепота перешел на крик, давая мне понять, что не отступит и навяжет-таки мне верное решение. Я же в ответ послал его куда подальше и скорчил ему такую гримасу, что, будь он осязаем и имей руки, то, несомненно, дал бы мне по роже от обиды.
Итак, наплевав на все предостережения, посылаемые мне неугомонным внутренним голосом, я смело отправился на прогулку по улицам города. Это было странное чувство – находиться там, где я по всем известным мне законам физики просто не мог находиться, и видеть то, что не мечтал увидеть даже в моих детских фантастических снах. Улицы, переулки, здания были вроде бы знакомы мне, но в то же время казались чужими. Многие из них я не помнил, потому что они, видимо, не дожили до моего рождения, иные же, напротив, казались почти такими, какими я их видел вчера или даже сегодня утром, когда шел к альбертову дому и таинственной квартире. Но, несмотря на всю схожесть, было очевидно, что большинство виденных мною сейчас зданий – новостройки, и должно пройти немало лет, чтобы они приобрели привычный мне облик. Пройдя по грязному серому переулку, выглядевшему таким, должно быть, из-за нескольких тонн белесой и чавкающей под ногами грязи, через которую мне пришлось несколько минут, ругаясь, пробираться, я вышел на смежную улицу, где мне сразу бросилось в глаза здание техникума пищевой промышленности, возвышающееся своими тремя этажами над окружающими его убогими лачугами. Я знал, что в 1996-ом году это убожество снесут и построят на его месте элитный жилой дом для пенсионеров государственной службы и прочих проходимцев, но сейчас, здесь, эта каменная новостройка являла собой поистине величественное зрелище, являясь, несомненно, одним из лучших строений города. Охваченный неясным мистическим трепетом, я стоял и смотрел, как открываются и закрываются могучие деревянные двери, пропуская в обе стороны каких-то невзрачных личностей, а за стеклами больших, поделенных на многочисленные квадраты, окон мелькают силуэты не то работников, не то жильцов. Впрочем, вряд ли этот дом когда-то был жилым, а посему силуэты принадлежали, скорее всего, каким-то казенным господам на окладе, исполняющим неясные, но, несомненно, важные функции.