Одно лишь заботило и волновало Гудика – рассказ покойного ныне гостя о событиях в ночной тайге и престранной бабе, ему там повстречавшейся. Когда переселенец описывал ее, в животе у Гудика неприятно засосало, как бывает при отвратительном воспоминании или предчувствии неотвратимой беды. Смутные ассоциации, возникшие у него вчера во время этого рассказа, сегодня приняли совершенно определенную форму, и он, пожалуй, знал, о ком шла речь: облик и голос описанной гостем особы полностью соответствовали Дарье Ракшиной, которую Гудик всегда недолюбливал и даже побаивался за решительность и безаппеляционность. В присутствии этой женщины он тушевался и возыметь на нее влияние стоило ему непомерных трудов.
Вчера, на крыльце, Гудик сказал определенному на заклание переселенцу правду: Дарья Ракшина заживо сгорела два года назад в Улюке со всей своей семьей, поддавшись вызванному религиозными увещеваниями Гудика массовому психозу и предпочтя, подобно остальным жителям деревни, смерть во всепоглощающем пламени мукам дальнейшего богопротивного существования в угоду Сатане. Никто не вышел тогда из пламени, никто на спасся! Илья был в этом уверен, наблюдая со стороны полыхающую деревню и зорко следя за тем, чтобы ни в одной отдельно взятой жертве не победило малодушие. Вопли горящих заживо людей были громче треска разъяренного пожара, и ему казалось тогда, что в этом диком хоре он различает полный боли и ненависти крик строптивицы-Дарьи. Но все миновало, и воцарилось спокойствие, если не принимать во внимание нелепых россказней глупого ямщика о якобы чинимой улюкскими покойниками расправе над проезжими и прохожими. Илья подавил в себе тогда проклюнувшиеся было на почве суеверия ростки паники и списал все на пьянство и хвастливость этого мужлана. Но теперь беспокойство вновь охватило его, причем вызвано оно было не только пресловутой боязнью покойников, с чем еще можно было бы мириться, но и тем фактом, что младшая дочь убиенного гостя избежала участи своих близких и находится сейчас где-то в тайге неподалеку, не то в избе каких-то излишне сердобольных крестьян, не то в мрачной обители улюкских мертвецов, готовящих ее к мести. Вполне может быть, конечно, что она все же померла от своей лихорадки, и тогда беспокоиться не о чем. А если нет? Что, если она объявится через какое-то время в Николопетровке и начнет повествовать каждому встречному-поперечному о своей пропавшей семье и цели их путешествия? Что, если отец упоминал в ее присутствии имя Гудика?
