Вновь оказавшись в сарае и закрыв крышку погреба-тайника, он замаскировал ее тем, что попало под руку. Чужого вторжения и, тем более, обыска ушлый «старовер» не опасался, но природная трусливость, которую он именовал осторожностью, была, наряду с подлостью, основной чертой его натуры.
Потом очередь дошла и до клячи, на которой прибыли наивные переселенцы, голодной и все еще мелко трясущейся от усталости. Оставить ее у себя было нельзя: бродячих лошадей не бывает, а появление новой животины непременно вызовет расспросы односельчан, что недопустимо. Поэтому Гудик, подойдя к лошади сбоку, изо всех сил ударил ей по лбу обухом огромного топора для колки дров, а когда она, оглушенная, упала на колени, подскочил и перерезал ей глотку, кровь из которой хлынула на обледенелую землю пригона. Почти до утра Гудик при свете месяца, единственного свидетеля его сегодняшних злодеяний, снимал с туши шкуру и разделывал мясо, которое – не выбрасывать же! – сложил в своем леднике, пополнив запасы. Лишь засыпав лошадиную шкуру солью, радушный хозяин понял, как он устал. У него еще хватило сил добраться до кровати: он уснул, едва коснувшись головой подушки, как совсем недавно Соня, и не чувствовал, как жена, преданная и кроткая, стягивала валенки с его натруженных, пропахших потом ног.
Бледное вялое солнце поднялось над тайгой, озарив своими косыми лучами тихую Николопетровку, ее подворья и покрытые снегом огороды, редких прохожих, выдумавших себе какие-то дела вне дома и покинувших ради этих дел свои теплые избы. Скотина получила свой утрешний паек и стояла в загонах сытая и довольная, изредка мыча и шумно почесывая бока о шершавые стенки стойл. Проснулись детишки и начали уже свои однообразные игры: то тут, то там раздавался звонкий смех, и снующих туда-сюда фигурок становилось все больше. Не проснулся пока лишь Илья Гудик, который все еще отдыхал от ночных трудов, оповещая об этом окружающий мир булькающим раскатистым храпом. Не проснулась и прибывшая к нему поздним вчерашним вечером семья, начиная понемногу гнить в своей, придавленной сундуком с деньгами, могиле.
Но вот лучи поднявшегося достаточно высоко над горизонтом светила заглянули и в восточное окно гудиковских хором, чьи ставни расторопная супружница спящего сном младенца ночного трудяги открыла уже с первыми петухами. Наигравшись с беснующимися в струйке яркого света пылинками, солнце перешло к решительным действиям и ударило в глаза Гудику, который тут же перестал храпеть, поморщился и попытался было отвернуться, но уже через несколько секунд ругнулся и сел, одной рукой протирая глаза, а другой шаря у койки в поисках катанок. Его разбитый, недовольный вид свидетельствовал о том, что ночная суета не прошла бесследно, а в его возрасте подобное напряжение может плохо сказаться на здоровье. Проведя значительную часть своей жизни в городе и наслушавшись пропаганды ставшей модной медицины, Илья Гудик немалое значение предавал правильному образу жизни, в частности соблюдению режима сна и бодрствования, который был теперь так бесцеремонно нарушен свалившимися на его голову хлопотами. Но забота о безбедной старости была, конечно, важнее, и роптать на судьбу он не собирался. Что ни говори, а вчерашнее дельце он провернул весьма ловко. Оставалось лишь пересчитать содержимое сундука, дабы точно знать, на какую сумму выросло его благосостояние. Ну, а там завершить «работу» с этой забытой Богом деревней, и махнуть на юг, под пальмы, где и провести остаток жизни, наслаждаясь достатком и морским воздухом.
