— Кажется, вам очень не повезло в жизни.
— Очень, сэр.
Он присел на край кровати, и я увидел, что его лицо посерело от постоянного недоедания; седина тронула его редкие волосы и короткую бородку, — это был исстрадавшийся человек, отупевший от нужды и отчаяния.
— Но как вы дошли до такой бедности?
— Да ведь зима и работы нету.
Старуха, сидевшая у камина, прошептала:
— Старик может работать, сэр; еще как может!
— Да, могу; хоть сейчас могу.
— К сожалению, глядя на вас, этого не скажешь! Его рука сильно дрогнула, и он пытался унять дрожь.
— Холодновато у нас, а вообще-то я хорошо себя чувствую.
Старуха зашептала еще доверительнее:
— Старик у меня совсем здоровый, сэр; ей-богу, он может работать. Это он в такую погоду расклеился, потому как не ел ничего.
— Но сколько же вам лет?
— Старику семьдесят один, сэр, и мне столько же. Разница между нами всего в два месяца — так ведь, старик?
— Мне очень жаль говорить вам это, мистер Уайт, но при теперешней конкуренции много ли у вас шансов получить работу в вашем возрасте? Кто вы по профессии?
— Маляр, сэр, да я на любую работу согласен, все возьму, что дадут. Кое-что мне от мистера Вильямса перепадает, когда дела хорошо идут, но зима…
— Старик может работать, сэр; еще как может!
— Тридцать три года я в одной фирме работал; тридцать три года!
— В какой фирме?
— Тридцать три года, пока не закрылась…
— Но в какой же фирме?
— Отвечай, когда тебя господин спрашивает. До него не сразу доходит, что ему говорят, сэр.
— Для фирмы Скоттера на Джон-стрит… Тридцать три года. А теперь она закрылась.
— И давно закрылась?
— Три года.
— Как же вы жили с тех пор?
— Перебивались кое-как… Летом иногда работенка перепадала. Перебивались…
— Вы уж не сердитесь на моего старика, сэр. Почему ты им не скажешь? Сами видите, сэр, кое-как перебивались, а теперь вот ничего не осталось.
Она прикрыла рот рукой и зашептала, словно поверяя мне тайну:
— Худо же нам пришлось, сэр, ох, как худо! Право слово, и рассказывать неохота.
И этот почти беззвучный шепот, этот робкий жест, казалось, воскресили все беды, о которых она говорила, я беды эти снова посетили двух стариков в их ужасном уединении за плотно запертыми дверьми.
Воцарилось молчание; глаза моей собаки словно говорили: «Хозяин, мы тут засиделись: едой здесь не пахнет, огня нет!»
— В такую погоду вы, должно быть, очень страдаете от холода?
— А мы почти что не вылезаем из постели, сэр… Чтобы согреться, знаете… чтобы согреться.
Старик, все сидевший на черной кровати-развалине, кивнул.
