Прошло несколько недель с того дня, как Эдвина вызывали в гестапо. Ничего не происходило. Я уже перестала было надеяться, но Долли была уверена в успехе: Раука у нее в руках, она вертит им как хочет. Он поможет, вот увидите, только обеспечит сам себе прикрытие.
Письма Лиды той поры трогают до слез. Она всей душой, страстно желала, чтобы Эдвин вышел на свободу, хотя, с другой стороны, жизнь свою без мужа не мыслила. Тем не менее она готова была на любые жертвы, только бы он не страдал слишком от их развода.
Между тем из гетто смогли уйти еще несколько человек. Как-то вечером в начале января в нашем доме появились две молодые женщины. Скорее по их поведению, нежели по еврейской внешности, мы мгновенно поняли, кто они и откуда. Они же передали нам привет от стариков Цингхаусов, которые и дали им наш адрес. К счастью, пожилая пара, вопреки многочисленным лишениям, держалась в гетто удивительно бодро.
Их временно приютила литовка, фрау Бинкис[59], жившая одна с двумя дочерьми. Теперь женщины пытаются получить фальшивые документы и устроиться в провинции. И снова первый вопрос — ох, уж этот треклятый вопрос, вечно он не дает им, бедным, покоя: очень ли заметно, что они еврейки? Сразу ли заметно?
Вообще-то евреев узнавали не столько по внешности, сколько по характерному акценту, но здесь обеим бояться было нечего. Одна из них, Беба, из Риги, чисто говорила на хорошем русском, какой услышишь среди самых образованных людей. Вторая, Соня, училась в литовской гимназии, и ее произношение ничем не отличалось от произношения коренных литовцев. Профиль, конечно, мог выдать ее истинную национальность, однако она была светловолосая, с фиалковыми глазами, и если, как в тот день, когда она впервые появилась у нас, закутать ее в толстый пуховый платок, женщина легко сойдет за литовку.
Беба, напротив, была брюнеткой, однако ее лицо не носило никаких типично еврейских черт. В ее фигуре, даже закутанной в несколько слоев одежды, угадывалась природная элегантность. Нет, крестьянки из нее не выйдет, не похожа, совсем не то. Сейчас, с непокрытой головой, с ее печальными, полными горести светло-серыми глазами она напоминает Скорбящую Богородицу, Матерь Долороса.
Начало их новой жизни было положено. Браво! Экзамен выдержан! Но пока что нам нечего было им предложить. Приходите в ближайшее время, вечером. Пришли, уже как старые друзья. И долго рассказывали о неимоверных бедах, свалившихся на их голову. Теперь им необходимо было вырваться из этого круга несчастий.
