«Этот ребенок должен жить…» Записки Хелене Хольцман 1941–1944 | страница 4
Безутешные старики собрались спустя некоторое время снова на вокзал: может, поезд еще не уехал, может, удастся еще раз увидеть детей и хоть передать им немного денег с собой. Они ушли и вечером уже не возвратились, значит, все-таки уехали все вместе. Ну, и слава богу. И мы тоже вместе, самое главное, и будь что будет.
А потом настал вторник[14]. На улице творилось бог знает что, настоящая революция. Откуда ни возьмись появились какие-то вооруженные группы: одежда гражданская, повязка на рукаве — партизаны[15]. Дома уже нечего было есть, я отправилась за продуктами. И снова бесконечные очереди в каждой лавке, снова шум и крик. Войска Красной Армии заполонили улицы — отступают. Кажется, среди всадников я снова узнала того молодого человека. Тогда, в первый раз, он с остальными шел на запад. Теперь все, немцы пришли. Их нападение удалось. Три года впереди, три тяжелейших, страшных года, прежде чем снова пойдут на запад по этим улицам войска Красной Армии, уже победителями.
Бомба рванула совсем близко. Скорей, к стене… Прижаться вместе с остальными. Вдруг вижу — Макс, мой муж, пришел за мной. Нельзя сейчас ходить по улицам, слишком опасно!
Немецкие войска наступали, а впереди неслась, как черная стая стервятников, отвратительная зараза — юдофобия. Еще не успели немцы войти в страну, а партизанам уже было приказано: с евреев глаз не спускать. Многие пытались спастись, уехать подальше в Россию, но партизаны их задерживали и заставляли остаться. Кошмарная картина: евреи толпами осаждают поезда, пытаются бежать из города! Самые смелые готовы были хоть на велосипеде уехать в Россию. Более робкие надеялись осесть в деревне, в провинции, здесь в Литве: надеялись на защиту, на доброту литовцев-крестьян. Ведь именно в сельской местности литовцы и евреи были всегда особенно дружны.
В тот день ближе к вечеру Мари отправилась навестить мать одного своего друга. Тот успел бежать и просил ее передать своей матери пару слов[16]. Я пошла с ней: не надо ей ходить по улицам одной. На нашей улице — ни души. Только выстрелы грохочут по городу. Свернули на широкую улицу, что из нашего квартала Зеленая гора ведет в город. Нас окликает партизан: что вы тут забыли? Нам надо, мы по важному делу! Пропустил. И вдруг узнал мою дочь: а ты, случаем, не коммунистка? Ну, погоди, попляшешь теперь![17] Но задерживать не стал. Спустились по лестнице в город, внизу — еще один партизан. Этот нас дальше не пустил, пришлось вернуться.