Немцы-граждане других стран[7] подхватили эту заразу. Мне довелось пережить, как мои коллеги из каунасской немецкой гимназии, ранее ретиво провозглашавшие себя демократами, тоже заразились этим вирусом массового психоза. Я проработала там десять лет, и все это время немецкие, еврейские, литовские, русские, польские дети сидели за одними партами, учились в едином школьном сообществе. Да и учителя были самых разных национальностей, и никому в голову не приходило, что может быть по-иному.
И что только случилось в 33-м году? Немцы, которые благоденствовали в государстве литовском, в одночасье стали вдруг недовольны. Ни с того, ни с сего они вдруг заявили, что их, якобы, кто-то притесняет, их не признают, их ущемляют в правах! После первых погромов[8] в Берлине еврейские школьники ушли из гимназии. Вот уж подарок-то немцам-антисемитам! Вот порадовали! В нашем магазинчике раньше покупали книги и немцы, и литовцы, и евреи, теперь же немецкие покупатели заходить перестали. Мой муж, который до сих по для всех был немец как немец, тут же почему-то немцем быть перестал и стал евреем[9].
Литовскую интеллигенцию проблема эта особо не заботила. Наши литовские друзья и покупатели остались прежними. Нам даже удалось получить литовское гражданство, которое нам весьма пригодилось во время поездок в Германию[10]. Когда же в 1940 г. Литва стала Советской Республикой и немцы всем скопом подались «домой в Рейх»[11], преследования, которыми донимали нас и наших детей, прекратились. И мы стали просто людьми среди людей[12].
Вечером мы собрались в нашей уютной милой гостиной, Мари и Гретхен с нами, две сестрички. Все планы рушились. Что теперь делать? Куда бежать? Дальше на восток, в Россию? Но мы не говорим по-русски. Нет, нет, мы остаемся здесь, и главное — вместе! Ни в коем случае не расставаться! Вместе переживем тяжкие времена.
После обеда с помощью нашего домоправителя стали рыть защитные рвы перед домом, а командовал Макс — старый солдат прошлой мировой войны. Пришел наш друг, композитор Эдвин Гайст[13], с женой: у вас можно переночевать? Простите, но у нас уже все семейство Цингхаус, их четверо, места больше нет.
Цингхаусы решили бежать в Минск, на вокзал подали поезд для беженцев. Они пошли к себе — собрать в дорогу самое необходимое. Может, все-таки и вы с нами? Нет, мы остаемся. Ну, тогда пока. Счастливо. Попрощались в спешке.
Через пару часов старшие Цингхаусы вернулись: поезд был и так набит до отказа, а люди все еще пытались залезть в вагон, залезали на крышу, висли на подножках. Старики до смерти испугались: куда их понесет с этой толпой, в какую неизвестность! И они выбрались из поезда. А сын и невестка решили не отступать и остались в вагоне. Отец доктора Цингхауса, семидесятилетний старик с взъерошенной седой шевелюрой, плакал как ребенок, его жена в тревоге пыталась успокоить его, сама расплакалась. И тут уже мы кинулись их утешать.
