— За свою шкуру, значит, трясешься!
— Я стар, Петр, чтобы трястись за свою шкуру. Я боюсь за Франца. Повторяю: на этой линии у нас есть реальная возможность возрождения цивилизации. Если мы отыщем еще нескольких таких, как Франц, и среди них будут женщины, то этого генофонда хватит, чтобы вырастить нового Человека. Ты подумай — реальный шанс возродить Человечество, причем в него будут входить люди с качествами и способностями, о которых мы когда-то и не мечтали — телепатия, телекинез, трансмутация… И по крайней мере, они будут умнее нас и не наделают таких чудовищных глупостей.
— Во-первых, мы можем не найти больше ни одного такого, как Франц, а во-вторых, такой мутант мог бы и в нормальной жизни появиться.
— Вряд ли. Что-то до Красной Черты я ни о чем таком не слышал. Скорее всего — это результат воздействия радиации.
— В конце концов, это не важно. Я вижу, ты просто предпочитаешь синицу в руке журавлю в небе. Но хочу тебе заметить, что синицы этой у тебя в руке тоже пока нет. И не известно — будет ли. А речь идет о предотвращении ядерной войны, не забывай это. Здесь не может быть никаких сомнений.
— Хорошо, — голос Доктора был усталым, — в конце концов, решение принадлежит не только нам, то есть вовсе даже не нам. Не забывай, что Франц — человек совершеннолетний и имеет право голоса. Не говоря уже о том, что ему принадлежит главная роль в предстоящем деле. Ему исправлять то, что наше поколение напороло. И исчезнуть в результате этого исправления предстоит тоже ему, а не нам. Пусть он и решает.
Доктор посмотрел на Франца.
— Ты слышал? Выбор за тобой. Решай.
Франц растерянно переводил взгляд с одного лица на другое. Все молчали. Он встал, подошел к окну. Небо за стеклом было, как обычно, затянуто низкими, серыми облаками с фиолетовым отливом. Франц отвернулся от окна и неуверенно спросил:
— Скажите, Доктор, а мы со Щуром и Толмачом и с другими… сможем родиться на той исторической линии?
Доктор хмыкнул:
— Спроси что-нибудь полегче.
Снова наступило молчание. Франц еще раз глянул на серое небо, нервным шагом прошелся по комнате. Остановился у стола, машинально раскрыл лежащий на столе альбом. Перед его глазами возникло «Рождение Венеры» Боттичелли. Франц вздрогнул — эта картина всегда на него сильно действовала, сердце щемило от непонятного и необъяснимого чувства.
В коридоре послышался какой-то шум, топот множества ног. Все обернулись к двери. Лейтенант вопросительно посмотрел на Доктора. Тот проворчал:
