— Это было сильно.
— А ты уверен, что хочешь поставить точку невозврата?
К нам пришел официант, и потому у Даньки было куда больше времени сформулировать ответ. Мы заказали по стакану нефильтрованного, кальмаров в кляре и сырную тарелку, сойдясь в том, что оба не очень-то голодны.
Но пиво — это святое, тем более живое.
Официант ушел, а Даня всё молчал. Но я его не торопил.
— Свою точку невозврата я уже прошел, Блэкджек, и мне кажется, давно. Я боюсь только того, что мы не сможем… чисто физически.
— Боже, если тебя это так волнует, давай проверим. Хоть сегодня. Хочешь?
Новиков поднял глаза. Смотрел долго и пристально, как-то иначе, словно пытаясь одним взглядом вскрыть мне черепную коробку, добраться до сути.
— Ты полностью осознаешь, что именно сейчас говоришь?
— Абсолютно. Мы оба понадумали себе всякого. Самое время это исправить.
Когда на нашем столе оказались два здоровенных стакана, я залип — золотистое живое пиво красиво кружилось под стеклом. Меня охватило чувство «уникального момента», словно память сама восхитилась тому, что упало в её архивы — этот бар, Даня, тепло его взгляда, гулко бьющееся сердце в моей груди.
— Настоящее свидание, — наконец, подытожил Новиков, поднимая стакан. — Давай только без интимной стрижки обойдемся.
— Что, струсил?
— Я в ужасе, правда.
Мы рассмеялись и снова завели привычный разговор обо всякой ерунде, но…
Думаю, с этого момента у нас обоих в голове вертелось только одно.
«Самое время это исправить».
К Даньке мы приехали к шести вечера.
Солнце тонуло в пышных кучевых облаках, нелепое и сонное, будто увязшая в меде пчела. Я наблюдал за ним из окна на кухне, пытаясь совладать с волнением, от которого у меня буквально тряслись колени.
Новиков докуривал вторую сигарету. Это тоже о многом говорило — я ни разу не видел, чтобы он смолил две подряд.
Как раз, когда табачная палочка сгорела наполовину, я шагнул к нему, одновременно подцепляя непослушными пальцами пуговицы рубашки. Потянул их из прорезей, медленно, неуверенно, одну за другой. Когда ряд закончился, уставился на пояс джинсов и тонкую черную линию резинки трусов, словно голодный сладкоежка на пряничный домик.
— От меня прет табаком… — прошептал Новиков, мимолетно коснувшись губами моего виска. — Я идиот.
— Дай проверю.
Я положил ладони ему на грудь и осторожно поцеловал ямочку между ключиц. Сигаретный дым меня не раздражал и не отталкивал. Лишь добавил поцелую пикантности, легкой горечью осев на языке.
