А костромские бояре хихикали:
- Энто, какие Годуны? Те, что ныне тараканьей вотчинкой кормятся? Было, да былью поросло. Годунам ныне ни чинов, ни воеводства. Тебе ль перед нами чваниться, Федька Кривой.
Федор вскакивал с лавки, лез в свару. Обидно! И за оскудение рода, и за прозвище.
Дмитрий охолаживал:
- Остынь, Федор. Чего уж теперь? Кулаками боярам не докажешь, сиди смирно.
Но Федор мало внимал словам брата: стоило ему появиться в Воеводской избе - и новая заваруха. Дерзил, гремел посохом.
А бояре хихикали…
Влетел в покои злой и негодующий, тотчас позвал тиуна.
- Всё ли по-доброму, Егорий? Мужики не воруют?
- Покуда Бог милостив, батюшка. Беглых нет, поутру все были.
- С издельем>25 ли?
- С издельем, батюшка. Одни - коробья да лапти плетут, други - навоз возят. Тут пока урядливо, да вот в хоромах не всё ладно.
- Холопи задурили? - повысил голос Федор Иванович.
- Холопи смирны, батюшка… С чадом твои беда приключилась.
- Беда?! - всполошился Годунов. В сыне своем души не чаял: единственный наследник и продолжатель рода.
Оттолкнул тиуна, кинулся в горницу Бориски; тот лежал на лавке, а подле суетилась старая мамка с примочками. Лицо Бориски в кровоподтеках, губы распухли, в темных глазах слезы.
У Федора Ивановича отлегло от сердца: жив наследник!
- Кто ж тебя, чадо?
- Мужик Исайка, - всхлипнул Бориска. - На санях меня вез, да худо тройкой правил.
- Лиходей мужик, едва не загубил дитятко, - запричитала мамка. - На дерева, чу, выкинул, нечестивец! Кабы на свята Богородица, смертушку бы принял родимый.
- Егорий! - загромыхал Федор Иванович. - Бери холопей и волоки Исайку.
Вскоре молодой мужик предстал перед Годуновым. Левый глаз Федора налился кровью, веко подергивалось.
- Ты што, душегуб, содеял? Сына мово надумал извести?
- Нет на мне вины, батюшка. Чаял, покатать по-доброму, да кони оплошали.
- Хитришь, сучий сын! - бушевал Годунов. - Холопи, на козлы смерда!
Набежали дворовые, содрали с Илейки дерюжный кафтан и рубаху, привязали сыромятными ремнями к козлам. Один из холопов взялся за кнут.
А-а раз! А-а два-а! - взмахивал рукой Годунов.
Бориска стоял на крыльце и чуть слышно покрикивал:
- Так его, так его, смерда!
* * *
На самое Благовещение>26 в хоромах было скорбно: Федор Иванович крепко занемог, да так, что больше и не поднялся. Не помогли ни молитвы, ни пользительные>27 травы, ни старец, привезенный из дальнего скита. Умер Федор Годунов.
Дмитрий Иванович тотчас после похорон, позвал к себе Бориску да трехлетнюю племянницу Иринушку и молвил:
